- Ну уволили меня за прогулы, - горячился Аким. - Так ведь сам знаешь, мне

все равно больше там ходу не было.  Я ж за критику пострадал, Степаныч, ты что,

не помнишь?

     - За сплетни тебя уволили, - сипло сказал собеседник Поликратова. - Помню,

какие  ты  сплетни  про  начальника  и  секретаршу  распускал!  Его  даже  жена

тогда-бросила, насилу помирили!

     - Так ведь правду говорил,  - ахнул Поликратов. - Правду же, Степаныч! Я ж

такой,  я всегда за правду стоял! Ты и напиши коротенькую такую характеристику,

правдолюб, мол, за то и страдал от начальства.

     Катя подошла к окну и захлопнула его.

     - Бывают же такие... - неприязненно сказала она.'

     На клеенке стола стояла сахарница,  блюдце с  куском масла и еще одно -  с

домашним сдобным печеньем.

     Чай был горячим и  вкусным.  Чувствовалось,  что к нему примешаны какие-то

травы.  Да и  печенью не знавший сладости домашнего уюта Димка Кононыкин уделял

должное внимание.

     - Вы есть хотите?  -  спросила Катя.  - А то я сегодня пиццу делала, а тут

такое...

     - Спасибо,  -  гордо  отказался  Кононыкин.  -  Я  сыт.  "И  разговаривает

по-человечески,  -  подумал он.  - Анджелка сроду не могла двух нормальных слов

сплести.  "Закумарим?  -  спрашивала она. - Мне догнаться надо". Все у нее было

жаргонным:  ширево,  капуста,  малешница, целяк, косяк, крутизна. Не женщина, а

Эллочка-людоед-ка. И ведь я с ней жил!" - внезапно ужаснулся Кононыкин. На душе

у  него от  этой мысли стало пусто,  одиноко и  светло,  как бывает в  коридоре

студенческого общежития в период летних каникул.

     - Катя, - спросил он. - А что вы думаете о происходящем?

     - Ничего,  -  ответила та. - А что об этом можно думать? Жалко только, что

все так быстро заканчивается. Правда?

     Кононыкин пробормотал что-то невнятное.

     - Еще чаю? - вежливо спросила Катя.

     - Нет,  спасибо. - Кононыкин торопливо поднялся. - Поздно уже. Я пойду. Вы

Юрику скажите,  что я заходил,  ладно?  Мне его обязательно увидеть надо...  до

послезавтра.

     - Обязательно, - грустно сказала жена Лукина. - Потом увидеться будет куда

труднее.

     - До  свидания,  -  сказал Дмитрий.  -  До завтра.  Он вышел во двор.  Над

головой уже  раскинулось звездное небо,  и  почти в  зените,  в  районе Большой

Медведицы,   словно  зловещий  немигающий  глаз   высветилась  оранжево-голубая

огромная звезда.  Величиной она была с изюмину. Ну вот, вздохнул Кононыкин, вот

и последние

     сомнения отпали. Звезда горела, заливая мир своим мертвящим светом,

     и  свет  набирающей полноту луны  рядом с  этим мощным и  ровным свечением

казался жалким.  На  горизонте слабо мерцало зарево.  Воздух был  чист и  свеж,

небеса безоблачны,  и  Дмитрий наконец ощутил сожаление о  том,  что подходит к

концу.  Но  сожаление это  было каким-то  эфемерным,  скорее всего потому,  что

крушение мира не  сопровождалось разрушениями и  пожарами,  смертями и  пеплом.