- Не Щодному ж мне здесь
сидеть!
Они неторопливо прошлись по Рабочей улице, Партизанским тупиком вышли на
Лазоревую, где жили. Уже темнело, во многих хатах горел свет. В доме, где жил
Жас-минов, по стенам комнаты метались тени. Сам Жасминов сидел за столом и
что-то писал, время от времени задумчиво покусывая кончик ручки.
- Пишет, - со смешком толкнул Коняхина в бок Апраксин. - Гляди, Петрович,
никак наш учитель грехи считать взялся?
- Хорошо бы свои, - сказал Коняхия.
Глава пятая
Дома Юры Лукина не было. Дома была его жена Катя.
- А Юра в город поехал, к отцу, - сказала она. - Что-то непонятное
творится. Он и поехал узнать, что да к чему.
- А когда будет? - спросил Кононыкин. - Или сегодня приедет, или завтра
с утра. У него тре-тий урок, значит, до одиннадцати будет точно. - У вас
телевизор работает? - спросил Кононыкин.
- Что вы, - мягко сказала Катя, - телевизоры в поселке ни у кого не
работают. И по радио музыка странная.
- А передачу вы слышали? - нетерпеливо продолжал расспросы Дмитрий.
- Соседи рассказали, - кивнула Катя. - Потому и радио не выключаю,
говорят, повторение обещали.
Хорошая жена была у Юры Лукина. Спокойная, светлая. На нее и смотреть
приятно, не шалашовка какая-нибудь вроде постоянных знакомых Кононыкина. С
женщинами ему вечно не везло. То фанатка подвернется, которая со спартаковскими
болельщиками пол-Европы проехала, то панкушка с гребнем поперек головы из
перехода на Старом Арбате, а в последний раз вообще попалась наркоманка со
стажем, сначала все Димкины сбережения иа ацетонку пустила, потом книги
продавать стала, а через некоторое время выяснилось, что она еще и у гостиницы
"Москва" постоянно подрабатывает. Из-за этого у Кононыкина вышел нехороший
скандал с ее сутенером, благо без поножовщины обошлось. А могли бы запросто
пырнуть!
На Катю хотелось просто смотреть. Тихая и спокойная она была, как лесная
речка.
- Можно я у вас посижу? - попросил Кононыкин.
- Чай пить будете? - спросила Катя. По радио раздавались заунывные вздохи
и плач. Неожиданно наступила пауза.
- Вы слушали музыкальную поэму Альфреда Шнитке "В геенне огненной", -
объявил диктор. - Слушайте музыкальную пьесу Вивальди "Плач по христианским
мученикам".
На взгляд Кононыкина, различия между только что звучавшими вздохами и
теми, что начали звучать после объявления диктора, не было. Не плач слышался по
радио, а стон. Причем стонали эти самые мученики.
В распахнутое окно слышались голоса. В одном из говоривших Кононыкин без
труда узнал Акима Поликратова. Неутомимый сплетник уже был по соседству.
- Ну уволили меня за прогулы, - горячился Аким. |