На основании предыдущего опыта я ожидал первого пьяного видеопослания примерно через две недели – там она, полуголая, имитируя наноскином размазанный макияж, будет сквозь слёзы извиняться и уверять, что теперь ей нет прощения, поэтому она не вернётся. Еще через неделю следует ждать трезвый и грустный сеанс проекции, где она будет спрашивать, как мы с Мишкой, и рассказывать, что у неё всё хорошо, не надо о ней беспокоиться. Она, конечно, скучает по сыну, но недостойна быть его матерью. Предложит развестись, чтобы я нашёл уже женщину, которая составит мне счастье и будет любить Мишу как своего сына. А сама она – ну что тут поделать – тихо угаснет от тоски, с достоинством приняв заслуженную судьбу.

Потом будет приступ натужного веселья, где она будет уверять, что всё прекрасно и нам будет лучше друг без друга. Потом несколько «прощальных» посланий, каждое всё более «последнее». А потом она заявится и падёт мне в ноги, рыдая. Будет молить о прощении, готовить завтраки, ходить голой и устраивать секс марафоны, как будто в компенсацию очередной порции развесистых рогов.

Но ничего этого не случилось. Возможно, она нашла велосипед поустойчивее. Трёхколёсный, например.

– Привет, пап!

– Здорово, Мих.

Сын встретил меня в холле, напрыгнул и повис на талии, обняв ногами и руками. Я подхватил его, оторвал от себя, подбросил и закинул на плечо. Так и пошёл наверх, помахав свободной рукой детям в гостиной. Они, воодушевлённо жестикулируя, смотрели Большую Дораму.

– Тондоныч! – вскинулась мне навстречу Милка. – Вас тут искала…

– Потом, Мил, зайди в кабинет через часик, всё расскажешь.

– Ты опять занят, пап? – расстроенно спросил висящий на плече Мишка.

– Небольшое совещание. Я помню, что обещал. Непременно посмотрим.

– Сегодня?

– Сегодня. Но когда именно – не знаю. Так всё навалилось…

– У тебя всегда…

Да, у меня «всегда». «Тондоныч», он же «Антон Спиридонович», он же, за глаза, «Аспид», отвечает за всё и за всех, и что такое «свободное время», я уже не помню. Мишке меня не хватает, хотя он тут всеобщий любимец. Подростки его балуют и развлекают, но, лишённый матери, он бы не отлипал от меня, если б мог.

– Я люблю тебя, Мих.

– Я люблю тебя, пап.

А Марта с её: «Ты никого не любишь!» – просто дура. Надеюсь, у неё все хорошо. Или хотя бы как нибудь.

– Беги, я тебя позову, как освобожусь, – опустил его на пол, и он умчался к нашим казённым апартаментам, ставшим мне домом уже семь лет как.

– Клюся и Настя у тебя в кабинете, – Нетта визуализировалась полностью и теперь идёт рядом по тёмному коридору. Чёрно белая на чёрно белом. Мне иногда хочется её обнять, прижать к себе, взъерошить волосы, заглянуть в янтарные глаза, сказать: «Нетка, ты классная! Ты мой лучший друг!»

Доктор, я сумасшедший? Доктор Микульчик считает, что да. Но – «в социально приемлемых границах». И вообще, кто сейчас, во Время Кобольда, нормальный?

– Отец, ты решил наконец? – сходу атаковала меня Настя.

– По Алёне Митрохиной? Я как раз хотел посоветоваться с вами.

– Да причём тут Алёна! Подумаешь, подростком больше, подростком меньше… Я про действительно важный вопрос!

– Что такое? – заинтересовалась Клюся.