Утром пятого дня крепость осталась позади. Принц, как, впрочем, и большинство сопровождавших его соотечественников, впервые в жизни пересекал восточную границу.

Было начало погожего летнего дня. В сочно‑голубом небе не было ни облачка; солнце, сияя, точно надраенное, поднималось над заросшими лесом горами. В прозрачном воздухе далеко видны были любые детали, и кое‑где на склонах среди зеленой пены крон и проплешин лугов можно было разглядеть каменные башенки. Там, в горах, обитали гордые и независимые племена, не то чтобы воинственные и кровожадные, однако не признававшие власти западных королей и ставившие лихость и удаль выше законов. Одинокий путник вполне мог рассчитывать на их гостеприимство; ему предоставили бы стол и кров, не спрашивая, кто он и откуда, и не требуя платы за постой. Однако табунщики, перегонявшие лошадей, или торговые караваны имели все основания опасаться разбойных набегов со стороны горцев.

Однако принцу не хотелось в такое утро думать об опасностях. В обычной своей жизни он большую часть ночи проводил за книгами и по утрам, как правило, спал; к тому же вся его жизнь прошла в столице, которую он, не будучи любителем охоты и других подобных забав, покидал крайне редко – разве что для поездок в другие города. И теперь непривычное для горожанина удовольствие от созерцания бескрайних и вольных просторов мешалось в нем с возбуждением от осознания, что он впервые по‑настоящему покинул родительский дом, и радостным предвкушением грядущих открытий. В таком состоянии Артен менее всего был склонен анализировать возможные проблемы; ему хотелось просто ехать, высунувшись в окно повозки (он даже почти жалел, что не научился как следует ездить верхом), ощущать тепло солнца на своей коже, слушать мотононный звон цикад и вдыхать ароматы степных трав и горных цветов.

Блаженствуя таким образом, он даже не заметил, что в караване возникло какое‑то беспокойство – до тех пор, пока один из солдат не подъехал вплотную к повозке и не нагнулся к окну.

– Ваша светлость, гонец из столицы!

Караван остановился. Принц вышел из повозки и направился к ожидавшему его гонцу в запыленной одежде. То, что посланник ожидал в стороне, говорило о важности и конфиденциальности известия.

Артен принял из его рук свернутую в трубку грамоту, обратив внимание на скреплявшую шнуры официальную королевскую печать. Принц хотел уже сорвать ее, но взглянул еще раз на озабоченное лицо гонца и решил, что тому тоже что‑то известно.

– Что‑нибудь случилось? – спросил он повелительным тоном.

– Наш благородный король и ваш августейший дядя скончался от сердечного удара, – тихо ответил посланец.

Принц удивленно присвистнул, что было, конечно же, ужасным нарушением этикета.

– Выходит, на троне теперь мой кузен Лодвинг? И это письмо от него?

– Так точно.

Принц лихорадочно размышлял. Он не испытывал особых симпатий к дяде, и само по себе это известие оставило бы его равнодушным, не будь смерть короля столь подозрительно внезапной. Особенно подозрительно это выглядело в свете имевшего место покушения на самого принца. Что же произошло на самом деле, и что хочет Лодвинг? Что, если он счел тургунайские условия неприемлемыми и хочет теперь пересмотреть договор? Покойный король не был гением, однако долгие годы на престоле Тирлонда научили его, что политика – это искусство компромисса; Лодвинг же молод и горяч… (думал с осуждением Артен, который был на 5 лет моложе своего взошедшего на трон кузена). Может быть, конечно, что в письме сказано что‑то иное, но если Лодвинг не собирается мешать экспедиции, какой смысл было посылать вдогонку это послание, не зная даже, успеет ли оно настигнуть адресата? Только для того, чтобы Артен вовремя оплакал дядюшку? А вдруг в письме содержится предупреждение об опасности? Но если он сорвет печать, обратной дороги уже не будет…

– Когда это случилось?

– Позавчера.