— Не пойдет ему пиво на пользу после всего того шерри, — сказал Нэбби Адамс. — Все равно, если думает, будто может, пусть пробует. Всю душу выблюет, миссис Краббе, — серьезно, цинично добавил он. — Обождите, увидите. — И углубился в длинный туннель ворчливого урду. Про кого можно сказать, душу выблевал, гадала Фенелла. Джеймс Джойс? Генри Миллер? Она многому учится у огромного помятого мужчины. Алладад-хан, совсем не помятый, отглаженный, накрахмаленный, в белой рубашке и черных брюках, сидел рядом с ней. Какими розовыми кажутся ногти на его коричневых пальцах.

К их столику подошел толстый инчи Сидек, хрипло, быстро забормотал на приблизительном английском с постоянно повышавшейся интонацией:

— Боже мой, сколько было работы, смотреть, чтоб уборных хватало вокруг, чтобы правильно выкопали канавы для отвода грязной воды. Боже мой, я вам говорю. Леди, — сказал он, — леди, выпейте со мной немного. Я бутылку бренди пришлю со своего стола.

— Торгуют только пивом, — заметил Нэбби Адамс.

— Боже мой, — сказал инчи Сидек. — Я в машину сажусь, нахожу три бутылки бренди на заднем сиденье. Не задаю вопросов. Три бутылки. Три звездочки. Это подарок, так что вопросов не задаю.

— Харам, — предупредил Краббе.

— Боже мой, — сказал инчи Сидек. — Кто знает, харам или не харам бренди пить? Я вам говорю, Пророк запретил то, что пьянит. Даже вода пьянит. Меня ничего не пьянит, поэтому для меня ничего не харам.

Из малайского вайянга донеслось «Ракун Ислам», весело пропетое хриплым женским голосом. Краббе с болью вспомнил Рахиму, свое предательство под исцарапанную пластинку в кабаре «Парадиз». Как она все это пережила?

К их столику, ухмыляясь сквозь окладистую кивавшую бороду, подходил крупный сикх. И уселся без приглашения, втиснув стул между Краббе и Фенеллой.

— Хари Сингх, — представил его Алладад-хан.

Хари Сингх пожал руку леди и джентльменам.

— Дурак чертов, вот он кто такой, — тихо сказал Нэбби Адамс.

Хари Сингх заговорил на ворчливом плохом монотонном английском. Алладад-хан ревниво слушал.

— Да, — сказал Краббе, ничего не понимая.

— Простите? — сказала Фенелла. Хари Сингх придвинул стул к ней поближе, заговорил прямо в глаза.

— Говорит, от всего сердца желает нам пива поставить, — перевел Нэбби Адамс. — Не стану лишать его этого удовольствия.

Хари Сингх пробурчал, что покажет им фокус. Снял массивное кольцо-печатку и закрутил его на столе. Предложил леди попробовать. Леди попробовала, потерпев неудачу. Хари Сингх по-мальчишески захохотал из гнезда бороды. Леди снова попробовала, и опять неудачно. Хари Сингх придвинулся ближе, закрутил кольцо с расплывчатым свистом. Нэбби Адамс зевнул. Алладад-хан ревниво сверкал глазами.

Фенелла вдруг ощутила, как ее обутую ногу поглаживает большая голая ступня. Изумилась, задвинула ногу под стул. Алладад-хан, заметив, взбесился от скрытого гнева. Чертов сикх, думал он. Аллах, он его достанет, достанет. Чертов сикх снова сунул ступню в кожаную сандалию.

— На самом деле вон туда надо пойти, — сказал Нэбби Адамс, глядя на огромное голливудское изображение Багдада: обширную, вульгарно залитую светом Истану. — Там игра идет. Тысячи долларов переходят из рук в руки. В основном китайцы. Деньгам все равно.

— Игра — это для дураков, — сказал Краббе.

— Правильно, — подтвердил Нэбби Адамс. — Если подумать. Вроде лошадей. В этой стране все скачки мошеннические. Жокеи и тренеры — куча старых ш-х. Я так в Клубе сказал, а мне говорят: «Знаешь, кто это вон там, Берт Рагби, самый большой в стране тренер».