Почему же я сиднем
сидел в машине? Почему не выскочил, скажем, тогда, когда машина
останавливалась перед светофором? И наконец, самое непонятное: почему я
вообще сел в эту машину?...
Возможно, что найдется с десяток ответов на все эти вопросы, и все
они хотя бы в общих чертах будут вполне удовлетворительны. Но мне кажется,
что можно ответить на все сразу, напомнив, что шел 1942 год, что мне было
двадцать три года и я только что был призван в армию только что обучен
стадному чувству необходимости держаться скопом, и, что важнее всего, мне
было очень одиноко. А в таких случаях, как я понимаю, человек просто
прыгает в машину к другим людям и уже оттуда не вылезает.
Но, возвращаясь к изложению событий, я вспоминаю, что в то время, как
все трое - невестина подружка, ее супруг и миссис Силсберн - не отрываясь
смотрели, как я кашляю, я сам поглядывал назад, на маленького старичка. Он
по-прежнему сидел, уставившись вперед. С чувством какой-то благодарности я
заметил, что его ножки не доходят до полу. Мне они показались старыми
добрыми друзьями.
- А чем этот человек вообще занимается? - спросила меня невестина
подружка, когда окончился приступ кашля.
- Вы про Симора? - сказал я. Сначала по ее тону мне померещилось, что
она подозревает его в чем-то особенно подлом. Но вдруг - чисто интуитивно
- я сообразил, что, может быть, она втайне собрала самые разнообразные
биографические данные о Симоре, то есть все те мелкие, к сожалению весьма
драматические, факты, дающие, по моему мнению, в самой своей основе ложное
представление о нем. Например, что он лет шесть, еще мальчишкой, был
знаменитым по всей стране радиогероем. Или, с другой стороны, что он
поступил в Колумбийский университет, едва только ему исполнилось
пятнадцать лет.
- Вот именно, про Симора, - сказала невестина подружка. - Чем он
занимался до военной службы?
И снова во мне искоркой вспыхнуло интуитивное ощущение, что она знала
про него куда больше, чем по каким-то причинам считала нужным открыть. По
всей вероятности, ей, например, отлично было известно, что до призыва
Симор преподавал английский язык, что он был преподавателем, да,
преподавателем колледжа. И в какой-то момент, взглянув не нее, я испытал
неприятное ощущение: а может быть, ей даже известно, что я брат Симора. Но
думать об этом не стоило. И я только взглянул на нее исподлобья и сказал:
- Он был мозольным оператором. - И тут же, резко отвернувшись, стал
смотреть в окошко. Машина стояла уже несколько минут, но я только сейчас
услышал воинственный грохот барабанов, который доносился издали, со
стороны Лексингтонской или Третьей авеню.
- Парад! - сказала миссис Силсберн. Она тоже обернулась.
Мы оказались в районе Восьмидесятых улиц. Посреди Мэдисон-авеню стоял
полисмен и задерживал все движение и на север, и на юг. Насколько я мог
понять, он его просто останавливал, не направляя ни на восток, ни на
запад. Три или четыре машины и один автобус ждали, пока их пропустят на
юг, но наша машина была единственной направлявшейся в северную часть
города. |