Бывало, что после двух унций я сваливался замертво.
Но этот день был, выражаясь крайне мягко, не совсем обычным, и я
помню, что когда я взял поднос и стал выходить из кухни, я никакой
внезапной метаморфозы в себе на заметил. Казалось только, что в желудке
данного субъекта начинается сверхъестественная генерация тепла, и все.
Когда я внес поднос в комнату, я не заметил никаких особых изменений
и в поведении гостей, кроме ободряющего факта. что дядюшка невестиного
отца присоединился к ним. Он утопал в глубоком кресле, когда-то
облюбованном моим покойным бульдогом. Его маленькие ножки были скрещены,
волосы прилизаны, жирное пятно на лацкане также заметно, и - чудо из
чудес! - _е_г_о_ с_и_г_а_р_а_ д_ы_м_и_л_а_с_ь. Мы приветствовали друг
друга еще более пылко, словно наши периодические расставания были слишком
долгими, и терпеть их никакого смысла нет.
Лейтенант все еще стоял у книжной полки. Он перелистывал какую-то
книжку и, по-видимому, был совершенно поглощен ею. (Я так и не узнал, что
это была за книга. ) Миссис Силсберн уже явно пришла в себя, вид у нее был
свежий, а толстый слой грима нанесен заново. Она сидела на кушетке,
отодвинувшись в самый угол от дядюшки невестиного отца. Она перелистывала
журнал.
- О, какая прелесть! - сказала она "гостевым" голосом, увидев поднос,
который я только что поставил на столик. Она улыбнулась мне со светской
любезностью.
- Я налил только чуточку джина, - соврал я, размешивая питье в
кувшине.
- Тут стало так прохладно, так чудесно, - сказала миссис Силсберн. -
Кстати, можно вам задать один вопрос?
И она отложила журнал, встала и, обойдя кушетку, подошла к
письменному столу. Подняв руку, она коснулась кончиком пальца одной из
фотографий. - Кто этот очаровательный ребенок? - спросила она.
Под мерным непрерывным воздействием кондиционированного воздуха, в
свеженаложенном гриме она уже больше не походила на измученного
заблудившегося ребенка, каким она казалась под жарким солнцем у дверей
кафе на Семьдесят девятой улице. Теперь она разговаривала со мной с тем
сдержанным изяществом, которое было ей свойственно, когда мы сели в машину
около дома невестиной бабушки, тогда она еще спросила, не я ли Дикки
Бриганза.
Я перестал мешать коктейль и подошел к ней. Она уперлась лакированным
ноготком и в фотографию, вернее, в девочку из группы ребят, выступавших по
радио в 1929 году. М, всемером, сидели у круглого стола; перед каждым
стоял микрофон.
- В жизни не видела такого очаровательного ребенка, - сказала миссис
Силсберн, - знаете, на кого она немножко похожа? Особенно глаза и ротик.
Именно в эту минуту виски - не все, а примерно с один палец - уже
начало на меня действовать, и я чуть не ответил: "На Дикки Бриганзу", но
инстинктивная осторожность взяла верх. Я кивнул головой и назвал имя той
самой киноактрисы, о которой невестина подружка еще раньше упоминала в
связи с девятью хирургическими швами. |