На глаза попалось дерево, со всех сторон обросшее опятами – словно в длинной юбке из грибных шляпок. «Юбку» Арина срезала долго: не оставлять же такое чудо, да и места в рюкзаке достаточно. Срезала последний гриб, пакет положила в рюкзак, который ощутимо давил на плечи. Ничего, донесёт. Зато грибов хватит на всю зиму, Арина умеет их мариновать, отвезёт бабушке Вере, она обрадуется. И Аллу Михайловну угостит молодыми сладкими опятами. И наплевать, что она вечно торчит под Арининой дверью. Если нет других развлечений, пусть подслушивает – как стрекочет вышивальная машинка, свистит закипающий чайник, звучат вальсы Штрауса и Аринина любимая «Зимняя» симфония Чайковского.

Сумерки вдруг расступились. Перед ней была лесная дорога с проступавшими на земле следами копыт и кучками конского помёта. Дорога вела немного не в том направлении, но Арина устала от серых бесконечных сумерек, от разбегающихся в разные стороны тропинок под ногами, от кустов, цепляющихся за одежду, от трещобника, который приходилось обходить…

Дорога привела её на поляну, огороженную высокой изгородью из горбыля. Арина отыскала между досками щель, приникла лицом. На неё приветливо смотрел деревянный дом с маленькими окошками в резных наличниках. Одно окно было открыто, ветер колебал белые занавески. Вплотную к изгороди примыкал сарай, там хрюкали, блеяли и постукивали копытами по деревянным плашкам пола. За сараем виднелись ровные, будто по линейке расчерченные грядки.

Арина с интересом разглядывала колодец с намотанной на ворот блестящей цепью и не слышала, как скрипнула калитка.

За спиной смачно чихнули. Задохнувшись от страха, Арина оглянулась. На неё с любопытством смотрела немолодая женщина в брезентовом фартуке, держа за ошейник лохматого пса. Пёс чихнул ещё раз, дружелюбно вильнул хвостом, сунул нос в Аринину корзинку, фыркнул разочарованно. Арина нашарила в кармане карамельку, развернула, протянула псу. Тот обнюхал её ладонь, вежливо снял зубами угощение, разжевал и выплюнул.

Женщина распахнула калитку:

– Он карамель не ест, не приучили. Шоколад любит. Как обёрткой зашуршишь, он уж тут, без него не съешь. Да вы не стойте, проходите в дом. Заблудились?

Арина не стала объяснять, что – не заблудилась, у неё компас, она знает, в каком направлении идти. Благодарно кивнула и шагнула за калитку. Женщина посторонилась, пропуская гостью – с головы до ног облепленную грязью, но в чисто вымытых сапогах. Губы старательно улыбаются, а глаза боятся. Когда разворачивала конфетную обёртку, пальцы заметно дрожали. И радости оттого, что встретила людей, гостья явно не испытывает. Значит, не заплутала, дорогу домой знает. Но зачем она забралась так далеко? Одна в лесу, в сумерках, а до шоссе пять километров, да автобуса ждать… Дневной давно ушёл, если опоздает на вечерний, следующий придёт только утром.

Дом – сложенный из брёвен, приземистый и длинный – был не таким, как у них в Заселье (у Вечесловых, поправила себя Арина). За дверью оказались сени – длинные, тёмные, безоконные, с деревянными высокими шкафами и развешанной по стенам хозяйственной утварью. Хозяйка открыла дверь в избу, в сенях стало светлее. Арина шагнула было в комнату, и тут её ухватили сзади за плечо, и она заорала так, что не слышала сама себя. Пол уплыл из-под ног, звуки отдалились, в уши словно вставили тугие куски ваты.

◊ ◊ ◊

– Куда ж ты в горницу в сапожищах, красота моя? – услышала Арина. – Разболокайся, сапоги сымай. Штаны тоже сымай, на них грязи, как на нашей Васене.

Туман перед глазами рассеялся. Она сидела на полу, который больше не уплывал, спина прижата к брёвнам, руки вцепились в корзину, горло саднит от крика. Над ней склонился бородатый мужик с синими добрыми глазами, спросил ласково:

– Всё? Орать не будешь больше?

– Не буду, – пообещала Арина.