– Никуда она не пропала. В лесничестве гостит. Вчера звонили оттуда, сказали, напилась-наелась, в бане парится. К обеду дома будет.

Не дослушав, Михална кинулась звонить сыну, с которым, слава богу, было всё в порядке.

– Мать, не кипишуй. Я морду бить не начал никому, лейтенантика только пришиб слегонца, чтоб на посту в игрушки не играл. – Колька подмигнул Мигуну, Мигун подмигнул в ответ. Лейтенанта и в самом деле следовало «слегонца пришибить», мальчишка забыл, где работает. Ничего, Семён Михайлович ему напомнит, с треском. Мигун представил, как будет «напоминать» и довольно хохотнул. Если бы не Колька, так бы и не узнал, чем его дежурный на службе занимается.

Услышав в трубке смех, Михална плюнула с досады – она тут с ума сходит, а Колька там развлекается, из всего спектакль устроит, даже в полиции, вот кому-то муж достанется, не обрадуется – и побежала к Вере, рассказывать.

Михална трещала, не закрывая рта. Вера Илларионовна поставила на плиту чайник, покыскала Белому: кот к ней не вышел, шипел за диваном. Дикий он, что ли?

Ритин муж, о котором Вера как-то забыла, потянул с вешалки куртку:

– Ну, я это… Домой поеду, если не нужен больше. Джип во дворе, в гараж сами отведёте. Обо мне не беспокойтесь, на автобусе доберусь, вы мне только скажите, на остановку – куда идти? Не беспокойтесь. Главное, внучка нашлась. А лекарство, если какое надо, Рита достанет.

– Остановка недалеко, автобус ходит каждые два часа, расписание в интернете посмотрим. Никита Сергеич, вы простите, что я вас с постели подняла, без завтрака оставила. Вы уж меня не обижайте, покушайте, потом поедете. – Вера открыла дверцу холодильника. Так. Яйца есть, и молоко, и сметана. В столе обнаружился пакет с мукой и миксер.

– А давайте без отчества. А то я себя Хрущовым чувствую.

– А Михалковым вы себя не чувствуете? Никита, вы к блинчикам как относитесь?

– С душой!

Блинчики ели втроём, Белый от своей порции отказался, ограничившись сметаной. Незнакомые люди, от которых он прятался за диваном, злобно оттуда ворча, принесли с кухни его миску, плеснули в неё молока, положили на блюдечко сметану. К молоку кот был почти равнодушен,но сметана пахла упоительно. Приходилось терпеть. Из своего убежища Белый вышел, когда Михална догадалась притащить Василиску. А когда к завтракающим присоединился Колька, кот успокоился и даже позволил ему взять себя на руки, а остальной компании позволил восхищаться, какой он красавец, большой, пушистый, белый как снег, морда хитрая, кисточки на ушах как у рыси, а глаза на Аринкины похожи – как подтаявший лёд на реке.

Белый и сам знал, что он – красавец, Арина говорила, да и Василиска мурлыкала о том же.

Наевшись блинов, Ритин муж прилёг на диван. Вечесловский джип он гнал как сумасшедший, устал, объелся блинами, а после блинов они с Николаем распили чекушку. Выпил сто граммов, а развезло как с поллитры, лениво размышлял Никита. Отдохнёт немного и поедет, всё равно автобус ещё не скоро.

Вера накрыла его, спящего, Арининым шерстяным пледом – снежно-белым, как её кот. И ушла на кухню. Сварила Аринин любимый украинский борщ на сале, напекла чесночных пампушек, нажарила мясных беляшей. Колька не уходил, крутил в масясорубке фарш, месил сильными руками тесто, Белого с Василиской выпроводил в палисадник, вылил в «палисадную» миску бутылку кефира, к которой тут же пристроились две морды. Колька сбегал домой за второй бутылкой: кот, изголодавшийся за день, жрал непроворотно.

Колька цапнул с тарелки беляш и подумал: вот бы ему такую тёщу, как Аринкина бабушка… С ней даже мать поладила.