О том, как на уроках она боялась поднять руку – из-за гайморита, над которым одноклассники смеялись, а учителя злились. О Валентине Филипповне («Тебе хотелось быть умнее всего класса? Признайся честно, что домашнее задание за тебя написал дедушка. Даже если ты и правда решила задачку самостоятельно, «отлично» я тебе не поставлю. Ребята обидятся, и вообще…»)
Из школы она возвращалась с улыбкой, как бы ни было тяжело на душе. А про Никиту Будасова рассказала только дедушке. Не стала бы расказывать, но он спросил:
– Что ж ты к Никите своему не бежишь? Он тебя всё утро ждёт. Нет, ты не отворачивайся, рассказывай всё как есть.
У Арины задрожали губы.
– Обещай, что бабушке не скажешь, что он про меня говорил…
Полковник сдержал слово, надёжно хранил внучкины тайны, которые умел выведать так, что Арине ничего не оставалось делать, как рассказать. Дед слушал, гладил её по косам тяжёлой рукой и повторял: «Держись, девочка. Учиться-то надо, без школы в институт не примут, на работу не возьмут никуда, только полы мыть».
А когда умирал, рассказал обо всём жене, выдал все внучкины тайны. Вера не знала, что он умирает. Прикладывала к шее, распухающей прямо на глазах, мокрое полотенце и слушала шелестящие точно ветер слова, которые скоро утихли, как утихает ветер, заблудившись в густой листве.
◊ ◊ ◊
Михална смотрела на сына и недоумевала: то целовался с Ариной этой, в любви ей объяснялся, то на неё не смотрит даже. Колька перестал смеяться и шутить, из Чёрного Дора, где работал на разгрузке вагонов, приезжал мрачнее тучи, съедал приготовленный ужин и укладывался спать. Даже телевизор не смотрел. Даже пиво не пил! Михална завела было разговор об Арине, но Колька так на неё смотрел, словно собирался заплакать, Михална осеклась и замолчала. Сына было жалко, а помочь ему она не могла. Делилась своими тревогами с Арининой бабушкой, которая не уехала в Осташков, осталась с внучкой. И не в силах выносить Аринино упорное молчание, уходила к Алле. Они как-то быстро приноровились друг к дружке. Пили на шевырёвской кухне чай с тульскими пряниками, толковали о погоде, о том, что зиму синоптики обещают снежную, о Кольке, который улетел в Польшу и пропал на целый месяц. Об Арине не было сказано ни слова.
Глава 38. Польская бабушка
Минутное наваждение исчезло, и вновь пришло чувство потери, с которым она жила с тех пор, как узнала о болезни сына. В клинике Матильду убедили, что у него хронический лимфолейкоз, хорошо поддающийся лечению.
– Имелась длительная недиагностированная хроническая стадия болезни, что, конечно, усугубило… Но при современных методах лечения продолжительность жизни больных лимфолейкозом составляет до пятнадцати – двадцати лет и даже больше, – заученно отбарабанил врач, которому Марек запретил рассказывать матери о своём настоящем диагнозе.
Всё сказанное о лимфолейкозе было правдой, кроме одного: у Марека Браварского диагностировали хронический гранулоцитарный лейкоз.
Из больницы он выписался вполне здоровым, вернулся к работе, но разговоры о женитьбе и о внуках пресекал, и улыбался как-то иначе, старательно раздвигая губы.
Через четыре года сын снова оказался на больничной койке, с которой уже не встал.
– Хронический гранулоцитарный лейкоз долгое время протекает бессимптомно, – объяснили пани Матильде в клинике. – Физическое состояние при этом вполне удовлетворительное, больные сохраняют трудоспособность, ведут обычный образ жизни…
– Удовлетворительное состояние? Тогда почему он в больнице?
– Потому что у вашего сына злокачественное заболевание крови. Хроническая стадия перешла в развёрнутую.
Врач замолчал.
– Сколько с этим живут? С этой развёрнутой стадией. |