Хорошо косою в утренний туман

         Выводить по долам травяные строчки,

         Чтобы их читали лошадь и баран.

         В этих строчках – песня, в этих строчках – слово.

         Потому и рад я в думах ни о ком,

         Что читать их может каждая корова,

         Отдавая плату теплым молоком.

    18 июля 1925

«Спит ковыль. Равнина дорогая…»

         Спит ковыль. Равнина дорогая,

         И свинцовой свежести полынь.

         Никакая родина другая

         Не вольет мне в грудь мою теплынь.

         Знать, у всех у нас такая участь.

         И, пожалуй, всякого спроси —

         Радуясь, свирепствуя и мучась,

         Хорошо живется на Руси.

         Свет луны таинственный и длинный,

         Плачут вербы, шепчут тополя.

         Но никто под окрик журавлиный

         Не разлюбит отчие поля.

         И теперь, когда вот новым светом

         И моей коснулась жизнь судьбы,

         Все равно остался я поэтом

         Золотой бревенчатой избы.

         По ночам, прижавшись к изголовью,

         Вижу я, как сильного врага,

         Как чужая юность брызжет новью

         На мои поляны и луга.

         Но и всё же, новью той теснимый,

         Я могу прочувственно пропеть:

         Дайте мне на родине любимой,

         Все любя, спокойно умереть!

    Июль 1925

«Листья падают, листья падают…»

         Листья падают, листья падают.

         Стонет ветер,

         Протяжен и глух.

         Кто же сердце порадует?

         Кто его успокоит, мой друг?

         С отягченными веками

         Я смотрю и смотрю на луну.