Я замечаю Брежнева, который во главе свиты рассекает толпу, словно атомный ледокол снежные поля Арктики.

– Все будет хорошо, Степан Денисович! Я вас буду защищать, – я пристально смотрю в глаза оторопевшему Мезенцеву и срываюсь прочь. Быстро проскакиваю народ у гардеробов, догоняю бровастого. Дорогу мне заступает мужчина в очках… черт, да это же молодой Андропов! Хотя какой он молодой – ему полтинник в этом году стукнул.

– Молодой человек! – строгим голосом говорит Юрий Владимирович.

– Леонид Ильич, – кричу я в спину Брежневу. Тот оборачивается, узнает меня. Его хмурое лицо озаряется улыбкой.

– Русин! Ты сегодня выступаешь?

– Да, после обеда.

Свита Брежнева смыкается вокруг нас, внимательно меня разглядывает. Узнаю аскетичное лицо Суслова, седоватого Черненко. Некоторых товарищей опознать не удается.

– Хрущев про тебя спрашивал, – Брежнев о чем-то размышляет. Что же ты такой мрачный-то сегодня? Я аккуратно залезаю в память, нахожу период заседания Верховного Совета. Теперь понятно. Брежнев возглавлял ВС долгие годы. Одновременно совмещая эту должность с должностью второго секретаря ЦК. Набрал большой аппаратный вес. Это стало беспокоить Хрущева. И тот решил убрать Брежнева из Верховного Совета. Именно с этого момента Леонид Ильич окончательно решился на заговор. Нет, и до этого он сам и его соратники вели такие разговоры. Но все чисто теоретически.

– В связи с гимном?

– Да. Слова ему понравились, да и Федин хороший отзыв прислал.

– Леонид Ильич, нам пора, – Суслов постучал пальцем по наручным часам.

– Вот что, Русин. – Брежнев смотрит через мое плечо, его лицо кривится. Я оборачиваюсь, вижу, что к нам подходит Мезенцев. – Пойдем с нами, познакомлю тебя с Никитой Сергеевичем.

* * *

Встреча с Хрущевым произошла не сразу. Сначала мы долго шли коридорами, поднимались по лестницам. Брежнев то и дело останавливался перемолвиться то с одним, то с другим человеком. Шептал что-то на ухо, хлопал по плечу, расцеловывался. Свита терпеливо пережидала все эти церемонии. Потом мы зашли во что-то наподобие банкетного зала, который располагался, по моим ощущениям, позади сцены Кремлевского дворца. На входе сотрудники КГБ с цепкими взглядами меня вежливо обыскали, проверили документы.

Наконец Брежнев подвел меня к одному из столов, богато заставленному деликатесами. Икра черная и красная, белуга, десятки салатов, зажаренный целиком поросенок на подносе и даже экзотика – ананас и манго. Много бутылок с алкоголем, но все пока закрытые. За столом сидели с десяток мужчин. Они живо переговаривались, смеялись. Многие ели, но практически никто не пил. Во главе находился загорелый Никита Сергеевич. Небольшого роста, пузатый, лысый, с простецкой широкой улыбкой. Глаза, впрочем, совсем не простые – хитрые и злые.

– Леня, где ты ходишь? – Хрущев вилкой указал Брежневу на место рядом с собой. Люди из свиты тут же рассосались по свободным стульям, Ильич остался стоять. Лишь слегка угодливо согнулся.

– Никита Сергеевич, это тот самый поэт, что сочинил новые слова к гимну. – Брежнев легко подтолкнул меня вперед. – Русин Алексей.

– Добрый день, товарищи. – Я поздоровался сразу со всеми. Мне молча покивали.

– Ну, здравствуй, Русин, – первый секретарь ЦК обернулся, махнул рукой. К нему тут же подскочили два официанта. – Дайте товарищу стул и приборы.

Сели мы странно.