– Мы знакомы? – нейтральным тоном интересуется писатель. Через год Шолохов получит Нобелевскую премию по литературе и станет самым именитым советским прозаиком. И пожалуй, самым неоднозначным. Выступал против Пастернака, давил своим авторитетом Солженицына…

– Пока нет, но никогда не поздно, – перекладываю папку в левую руку, протягиваю ладонь, – Русин. Алексей. Объединение писателей-метеоритов.

– Даже так? – Шолохов иронично поднимает бровь, но руку жмет. – Вообще, по правилам этикета сначала представляют дам.

– Ах да, где мои манеры – Виктория Селезнева. Моя муза.

Шолохов с удовольствием жмет музе руку. Та еще больше раскраснелась. Правильно писал Губерман:

Это про Шолохова. Мужчина он еще ого-ого, небось немало студенток не прочь познакомиться с ним поближе.

– Значит, метеорист, – двусмысленно произносит классик, которого в школе проходят. – Что за движение, почему не слышал?

– Вы ослышались – дипломатично отвечаю я. – «Метеорит». Движение новое, только что появилось. – Вика, несмотря на медицинское образование, двусмысленной шутки Шолохова, похоже, не поняла.

– Ладно, молодые люди. – Шолохов докуривает сигарету, бросает ее в урну. Еще раз разглядывает мой экзотичный наряд. – Пойдемте, я вас провожу к Федину. У тебя же роман в папке? Дебют?

– Да, – отвечаю я и краем глаза вижу, как «поплыла» Вика. И мне это не нравится.

– М-да… Такого у нас еще не было, – классик начинает подниматься по лестнице, мы вслед за ним. – Делегация зулусских писателей была? Была. Инвалид, пишущий без рук, ногой, был? Тоже был.

Похоже, Шолохов разговаривает сам с собой. Наше участие не требуется. По длинному коридору, устланному красным ковром, мы доходим до приемной секретаря Союза писателей СССР. Об этом гласит медная табличка на двери. Шолохов, не останавливаясь, проходит через приемную. Мы идем следом. На стульях сидит десяток человек – мужчин и женщин. Их взгляды скрещиваются на нас, гул разговора стихает.

Дубовую дверь кабинета закрывает собой молодая пышногрудая секретарша.

– Михаил Александрович! – причитает красавица. – Никак нельзя! Очередь же.

– Мы на минутку, – примиряюще говорит Шолохов.

– Константин Александрович со Старой площадью разговаривает! – бросает последний аргумент девушка.

– А мы не помешаем, – мужчина ловко обходит секретаршу, открывает дверь. Очередь смотрит неприязненно, но с интересом. Меня буквально фотографируют взглядами. Какие же они все скучные! Костюмы времен пакта Молотова – Риббентропа, невзрачные платья из крепдешина у дам… Ну ничего, мы плеснем бензинчику в этот затухающий костер советского соцреализма.

Вслед за Шолоховым мы заходим в большой, просторный кабинет. Длинный стол для совещаний, массивный письменный стол, полки с книгами, бюст с Лениным в углу. Один из шкафов забит под завязку сувенирами. Фигурка сталевара, вытирающего пот, снопы пшеницы, коврики с цитатами из Маркса – чего только нет.

– Миша, разве нельзя подождать? – раздраженно произносит узколицый мужчина в строгом аппаратном костюме серого цвета, вешая трубку белого телефона с гербом. Профиль Федина – а это явно глава Союза писателей – выглядит ястребиным. Сейчас раз – и набросится! Вика обеспокоенно сжимает мой локоть.

– Смотри, каких литераторов я тебе нашел! Фактурных. – Шолохов садится за переговорный стол, еще раз с удовольствием нас осматривает.