– Может, не надо дальше? – спросил я, хотя мне ужас как хотелось узнать, что там дальше.

– Да ладно, дорасскажу. Сначала немец терпел, но потом его как подменили. Еще минуту назад он, глядя на окровавленный нож с улыбкой на губах, был готов умереть за фюрера, а тут задергался, завыл и еще не на русском, но уже не на немецком как мог объяснил, что ему стало гораздо лучше и он готов бежать в советский штаб полка, чтобы скорее сообщить ценные сведения…

– Мы с Кирой навесили на него автоматы, рацию, и он, как новогодняя елка, бежал впереди всех, еще и подгонял: «Фрау, битте шнеллер ворвартс!!!» Десять километров до своих прошли за каких-то три часа.

Гриб представил нас с Кирой к орденам солдатской Славы и похвалил за находчивость: «Молодцы, товарищи разведчицы, ловко вы «языка» ножичком припугнули – подзадорили, а в результате всего лишь маленький порез на плече… ничего страшного, до расстрела доживет…»

– Я ничего не понял, – покачал головой я. – Немец испугался пореза?

– Нет, – Ася встала, начала собирать тарелки со стола. – Мы не собирались пугать пленного. Кира туго обвязала его правую и левую ноги в районе паха и руки под мышками. Затянула палочками потуже, вколола в полковника лошадиную дозу обезболивающего, а я своим немецким штыком с пилой на обухе принялась отпиливать офицеру руку…

У меня челюсть поехала вниз. Я смотрел на эту миниатюрную женщину и не мог поверить своим глазам.

– Стокилограммовый мужик без рук и без ног уже совсем не такой тяжелый, – спокойно тем временем продолжала Ася. – Культи бы прижгли головешками и дотащили бы его до наших. А если повезет, то еще и живого…

Я пытался что-то сказать, но слов не было. Совсем.

– Вот так, Лешенька… Хоть бы не было войны…

29 мая 1964 года, пятница

Москва, Пушкинская площадь, дом 3

– Как делается газета, знаешь? – толстый низенький мужчина с большими залысинами на голове и дымящейся «беломориной» в желтых зубах вел меня по главному зданию «Известий». Сегодня был мой первый рабочий день в качестве стажера отдела репортажей. Возглавлял отдел тридцатилетний Герман Седов – тот самый ученик Заславского, которому звонил декан на мой счет.

– Представляю, – осторожно ответил я.

– Повторяю на всякий случай. Замы Аджубея каждое утро проводят планерки. На них отделы дают фактуру в следующий номер. Планируемые статьи, заметки, репортажи…

– А отделы откуда берут фактуру? – поинтересовался я, зная ответ.

– Мы, отделы, собираемся на летучку. Тоже каждый день. Журналисты работают по разным источникам. По письмам трудящихся, по указаниям ЦК, новостям из информагентств вроде ТАССа, наконец, самому ножками надо бегать, приносить что-то в клювике. Помнишь, как у Ильфа и Петрова? «Попал под лошадь»? Идешь по улице – верти головой на 360 градусов.

Мы повернули по коридору и зашли в кабинет под номером 107. Тут сидел улыбчивый молодой парень в рубашке с закатанными рукавами и что-то писал. Над столом висела карта Советского Союза, в книжных шкафах стояли какие-то справочники.

– Вот, Гена, знакомься, – представил меня Седов. – Наш новый стажер, Леша Русин.

– Знаем, знаем, – подмигнул мне парень.

Я скромно потупился.

– Это, Леша, наш главный Цербер – Геннадий Игнатьевич.