«Глотки!»

С любовью.

Все мешалось.

Пруст. Сигаретные точки ожогов на фотографиях из морга.

Сломанные пальцы. Улыбка Глазго.

После смерти Рада улыбалась широко. Яр почти всегда вспоминал ее живой, потому что Рада – не мертвая женщина в морге, не загримированный замороженный труп в прощальном зале. Но в такие моменты он помнил ее только мертвой. Изуродованное лицо с подшитыми краями двух размашистых ран. Яр видел, где положили стежки.

Об этом не писали в газетах. И в свидетельстве о смерти. Но Яр видел, что за раны были на лицах Веты и Рады. Только Веты и Рады.

Остальным он подрезал губы после смерти, за несколько секунд до того, как разжать руки и позволить телу упасть с моста.

«Улыбка Офелии», как же. Воздух стал густым и горячим. Офелия. Твари. Будто от этого в убийствах появится красота. Будто красота придаст смерти смысл.

Как лучше заставить жертву молчать – кляпом? Угрозами?

Пусть от крика улыбка ширится от уголков подрезанных губ. Тогда никто не станет кричать.

Твоя Рада.

Пытка, принятая у шотландского отребья. У молодых подонков, решивших, что они хозяева улиц. Они одинаковы везде. Ничему не отличаются. Яр вырос среди таких людей. И среди них у него почти не было друзей, потому что он их презирал, а они его боялись.

Боялись так сильно, что так и не убили.

«А это лезвие – смотрите, как изогнуто, возьмите в руки! – предназначено, чтобы делать филе… Да, именно – срезать мясо с костей! С любых костей, давайте я покажу, как легко этим ножом вырезать корейку…»

В газете «А Инфо» отвели целую полосу для фотографий, рисунков и фотороботов. Люди присылали изображения, которые ассоциировались с маньяком. Слали лица из криминальных сводок, фотографии актеров и даже своих родственников.

«Прямое узкое лезвие идеально подходит для…»

Почему люди думают, что у маньяка хитрые глаза и злодейские черные брови? Почему думают, что он высокий и широкоплечий, почему находится столько людей, которые думают, что он умен?

Людям хочется представлять монстра.

Яр знал, что человек, который пытал Раду, не монстр и не зверь. Нет у него ни хитрого взгляда, ни злодейской харизмы.

«Звоните прямо сейчас! И если вы позвоните сейчас и только сейчас! При заказе набора из сорока четырех ножей!..»

Сорок четыре ножа. Как это много – сорок четыре ножа. Слишком много.

И шесть мертвых женщин в холодной воде – тоже слишком много.

«И керамической овощечистки…»

Воздуха не осталось. Он вытекал через открытые окна, превращался сначала в синюю сырость, а потом в багровые волны, которые вымывали сломанные пальцы, разорванные криком рты и нарисованные хитрые глаза.

«Это ты ее убил».

«Вы получите в подарок кастет для отбивания мяса!»

Яр встал и вышел из комнаты, не заперев за собой дверь.

…

Медный свет ложился на черные лужи, и на асфальте алели кровавые пятна. Брызгами ложились на чужие окна. И пахло кровью – йодом и горячей звериной шерстью.

Не было ни людей, ни машин. Может, наступила ночь, а может, Яр наконец то сошел с ума и остался в опустевшем, заляпанном кровью мире – в мире, в который должен был превратиться тот, привычный, после смерти Рады.

Яр выходил ночью на улицы не в первый раз. Не в первый раз он задыхался в своей теплой и сухой комнате.

Однажды он уехал в лес – два часа проспал в электричке, а потом до рассвета шатался между деревьев, превратившихся в серые и зеленые силуэты. Потом вышел в озеру и до полудня просидел на берегу, глядя в зеленую воду.