Изменить размер шрифта - +
Кровоподтеки почти исчезли с ее обрамленного черными волосами, бледного, красивого лица, выражающего оскорбленную невинность, – Мадонна, да и только. Единственное, что поддерживало уверенность Бэнкса, что ей есть что скрывать, были ее глаза: черные, задумчивые, непроницаемые. Ему казалось, что если долго и неотрывно смотреть в эти глаза, то можно лишиться рассудка. Но это не улика, а плод его воображения. К немалому удивлению всех присутствующих, он резко встал, с грохотом отодвинув стул, и объявил:

– Вы свободны, Люси, – и быстрым шагом вышел из комнаты для допросов.

 

Изингтон показался Дженни намного более приятным местом, чем Олдертхорп, когда она припарковала машину возле паба в центре деревни. Хотя Изингтон и находится примерно в таком же отдалении от цивилизации, но многое указывало на то, что связи с внешним миром все же присутствуют, чего нельзя было сказать об Олдертхорпе.

У девушки, стоявшей за стойкой в баре, Дженни без труда узнала адрес Морин Несбит и вскоре, стоя перед раскрытой входной дверью, смотрела на женщину с недоверчивыми глазами и длинными седыми волосами, перехваченными голубой лентой. Она была одета в светло‑коричневую шерстяную кофту и черные слаксы, слегка тугие для дамы с такими мощными бедрами.

– Вы кто? Что вы хотите?

– Я психолог, – ответила Дженни, – хочу поговорить с вами о том, что произошло в Олдертхорпе.

Морин Несбит посмотрела направо, потом повернула голову и окинула взором левую часть улицы, после чего перевела взгляд на лицо Дженни:

– Вы точно не репортер?

– Нет, я не репортер.

– Понимаете, они буквально одолели меня, когда все это произошло, но я им ничего не сказала. Только и могут, что копаться в мусоре. – Она поплотнее запахнула кофту на груди.

– Я не репортер, – повторила Дженни, копаясь в сумке в поисках какого‑нибудь документа. Самым подходящим оказался читательский билет университетской библиотеки, в котором было указано, что она, доктор Фуллер, является штатным сотрудником. Морин придирчиво рассматривала билет, искренне сокрушаясь из‑за того, что в нем не предусмотрено фото владельца, после чего все‑таки пригласила Дженни войти в дом. Они прошли в гостиную, и Морин вдруг превратилась из Великого инквизитора в радушную хозяйку и, улыбнувшись, традиционно предложила чаю. Они расположились в небольшой уютной гостиной: два кресла перед камином, зеркало, горка с великолепным хрусталем, на маленьком столике возле кресла лежала книга «Большие надежды» в бумажном переплете и стояла недопитая чашка чая с молоком. Дженни села на другое кресло.

Морин ненадолго вышла на кухню и принесла чайник и тарелку с сухим печеньем на подносе.

– Извините за подозрительность, – сказала она. – Вы не представляете, что мне пришлось пережить за последние годы. Дурная слава может совершенно изменить вашу жизнь.

– Вы еще учительствуете?

– Нет. Я уже три года на пенсии. – Она постучала пальцами по книге. – Дала себе слово: когда выйду на пенсию, перечитаю всю любимую классику. – Она опустилась в кресло. – Пусть чуть настоится, подождете? Полагаю, вы здесь по поводу Люси Пэйн?

– Как вы догадались?

– Все эти годы я следила за судьбой несчастных детей, поэтому знаю, что Люси – раньше ее звали Линдой – жила у супружеской пары Ливерсидж рядом с Гуллем, потом поступила на работу в банк, перебралась в Лидс, где вышла замуж за Теренса Пэйна. Последнее, что я слышала в новостях, – сообщение о том, что полиция освободила ее из‑за отсутствия улик.

Сама Дженни этого еще не знала и спросила:

– А как вам удалось узнать о таких подробностях?

– Моя сестра работает в службе социальной помощи в Гулле.

Быстрый переход