– Считайте, что я разучился разговаривать. Кстати, они уже крутились здесь.

– Кто бы сомневался!

– Я не сказал им ни слова, поверьте. Ну вот мы и пришли. Это корпус Баскома.

На стене современного здания из стекла и бетона, перед которым они остановились, была прикреплена памятная табличка: «Это здание построено в память о Фрэнке Эдварде Баскоме, 1898–1971».

– Кто это? – спросил Бэнкс, когда они входили в вестибюль.

– Один из учителей, работавший в школе в войну, – объяснил Найт. – Учитель английского языка. На этом месте стояло еще одно здание, принадлежавшее школе, в него попал снаряд в октябре сорок четвертого года. Фрэнк Баском показал себя героем. Он спас двенадцать учеников и одного учителя. Два ученика погибли. Ну вот, мы и пришли.

Он открыл дверь в кабинет химии, где за учительским столом сидел перед грудой бумаг молодой человек. Когда они вошли, он поднял глаза.

– Джеф, старший полицейский инспектор Бэнкс хочет с тобой пообщаться, – произнес Найт и вышел, плотно притворив за собой дверь.

В последний раз Бэнкс был в школьном кабинете химии более тридцати лет назад, и, хотя здесь было множество современных приборов и приспособлений по сравнению с тем, что сохранила его память со школьных дней, кое‑что осталось таким же, как в прежние времена: высокие лабораторные столы, бунзеновские горелки, пробирки, пипетки и мензурки, прикрепленные к стенам шкафы со стеклянными дверцами, наполненные плотно закрытыми бутылками с серной кислотой, поташом, фосфатом натрия и прочими химикалиями. Даже запах был тот же – чуть едкий и гнилостный.

Бэнкс припомнил свой первый «Набор юного химика», подаренный родителями на Рождество, когда ему было тринадцать лет, припомнил тонко размолотые квасцы, голубой сульфат меди, яркие пурпурные кристаллы перманганата калия. Ему нравилось смешивать их и смотреть, что получится, не обращая внимания на то, о чем предупреждали инструкция и правила безопасности. Однажды он решил нагреть какой‑то странный состав на свече, установленной на кухонном столе. Его опыт кончился тем, что пробирка разлетелась на части. Увидев, во что превратилась кухня, его мама едва не лишилась чувств.

Бригхаус, одетый в легкий пиджачок и серые фланелевые брюки – отнюдь не лабораторный костюм, – подошел к Бэнксу и пожал протянутую руку. Он был примерно одних лет с Пэйном; редкие волосы, бледно‑голубые глаза; его лицо походило цветом на мясо вареного омара – можно подумать, он один знал, где в окрестностях можно найти солнечное местечко. Его рукопожатие было крепким, сухим и коротким. Он заметил, как внимательно Бэнкс осматривает кабинет.

– Нахлынули воспоминания? – поинтересовался он.

– Это точно.

– Хорошие, надеюсь?

Бэнкс утвердительно кивнул. Ему нравилась химия, но преподаватель химии «Коротышка» Баркер был одним из самых жестоких придурков в их школе. Однажды он, удерживая руку Бэнкса над бунзеновской горелкой, делал вид, что собирается зажечь ее, но в последний момент передумал. Бэнкс по его глазам понял, каких усилий стоило Баркеру не чиркнуть спичкой. Бэнкс не доставил Коротышке удовольствия, не стал умолять о прощении и не показал, как ему страшно, но сердце так и норовило выскочить из груди.

– Ну что ж, сегодня натриевый день, – покачал головой Бригхаус.

– Простите?

– Натрий бурно реагирует с водой и горит красиво. Нынешних детишек мало что интересует, однако мои пиротехнические фокусы обычно привлекают их внимание. К счастью, химия обладает для этого неограниченными возможностями.

– О?

– Присаживайтесь.