Дамиен резко отворачивается, смотрит какое-то время в сторону трамплинов, затем сдавленным тоном предлагает:

— Давай наперегонки?

— Давай, — соглашаюсь, заранее зная, что проиграю. Но мне почему-то впервые в жизни на это совершенно наплевать.

Дамиен доплывает до своего бортика первым, потому что, пока он прыгал, я смотрела. Во мне напрочь умер соревновательный дух! Ну, или почил беспробудным летаргическим сном.

— А где все остальные? — не спеша подплываю.

— Кто именно тебе нужен? — спрашивает, улыбаясь своими мокрыми и, чёрт возьми, невыносимо сексуальными губами. Да, теми же самыми, от которых я никак не могла оторвать свой взор в аэропорту.

Вопрос Дамиена ставит меня в тупик:

— Ну… ты же сюда с друзьями обычно приезжаешь?

— С друзьями. Но сегодня, я думал, нам никто из них не нужен. Если хочешь, могу позвать… кого-нибудь! — улыбается шире.

— Пфф… — отвечаю.

— Ну, вот и я решил так же, — сползает с бортика в воду.

И мы, как два поплавка, ждём, пока клюнет. Улыбаясь. Чуть-чуть.

Laurel — Life Worth Living

Michael Kiwanuka — Cold Little Heart

Вроде бы и всё хорошо, но как-то слишком… странно. Быть хочется здесь и сейчас, оставаться вечность, но пробить стекло неловкости никак не получается.

— Давай, кто первым выбьется из сил? — совершает очередную попытку мой компаньон.

— Наверное, это буду я, — отвечаю, стараясь спрятать уже надоевшую глупую улыбку.

— Я стану поддаваться, — так же чудаковато щурится Дамиен.

Никогда не видела так много радости на его лице. Даже в детстве. Даже когда объедался своим мороженым и рубил монстров в приставке. Даже когда мы ездили на ферму собирать клубнику, и он потом готовил своё фирменное клубничное мороженое без молока, смешивая в специальном агрегате лёд и ягоды с сахаром.

Моё полуспящее тело проплывает только в одну сторону и повисает на борте, считая круги, которые наматывает Дамиен: раз, два, три, двадцать три, тридцать три, сорок. Говорят, физические нагрузки повышают уровень тестостерона в крови. Не врут: в сорок первый раз Дамиен несётся кролем напрямую ко мне и…

И набрасывается! Загребает руками, губами, бёдрами, даёт мне попробовать на вкус собственный язык, и от этого блюда я теряю рассудок. Мы оба, потому что взрыв тестостерона заканчивается потоплением. Но две людские особи настолько одичали, что не могут разорвать свои жадные рты даже под водой. До тех пор, пока оба в прямом физическом смысле не начинают задыхаться.

Безумие… Это было самое настоящее безумие, сладкое сумасшествие, временное помутнение двух отдельных рассудков, обречённое перерасти в хроническую lifelong форму.

Выныриваем как два дурака, жадно хватая воздух, кашляя и протирая зудящие от химии глаза. Мгновение смотрим друг на друга, мокрые, с опухшими от поцелуев губами и дикими от возбуждения глазами, и одновременно начинаем смеяться, истерично ржать, цепляясь руками один за другого, чтобы снова уйти под воду. Выныриваем, хватая воздух и кашляя, но как только взгляды встречаются, вновь бросаемся навстречу и прилипаем, чтобы всё повторить.

Меня никто ещё так не целовал, и я знаю, что никогда и не поцелует. Таких мужчин просто больше нет, не существует их!

Мы совершаем открытия, свои первые крестовые походы: вода, вжатые одно в другое полуголые тела, трение кожи по коже, мои исследующие пальцы на его плечах, бицепсах, груди, в мокрых волосах; его ладони на моей пояснице, бёдрах, талии, животе, шее. И когда он этими же руками отодвигает меня немного — уже поздно, я всё почувствовала. И давно. И если ему стыдно, то мне нет: я хочу быть желанной, и именно вот так, как желает он — неуместно, не вовремя, непреодолимо.