Когда он достиг края джунглей, то остановился в ветвях дерева и снова оглядел Ур. Вокруг города протянулся большой ров, а подъемный мост был поднят вверх. На вершине стены стояли часовые. Тарзан мог видеть, как их копья мигают в лунном свете, когда те проходят вдоль зубцов.

Тарзан определил, что, скорее всего, еще несколько воинов будет спрятано где-то на окраине города, расположенные там, чтобы сообщать о любой приходящей опасности. Тарзан, также предположил, что они наверняка будут довольно расхлябанными в своих обязанностях.

Такова человеческая природа. Ур, за исключением его коренных жителей во всем регионе был относительно неизвестен. Или был, пока Хенсон и его сафари не решили отыскать его местоположение. Ур обладал также невиданной силой, и аборигены, скорее всего, будут чувствовать себя там, в полной безопасности, чтобы бояться какого-либо врага, который мог бы знать о существовании города. И они не ожидали, что один человек смог бы преодолеть его часовых, его ров, его масштабные стены и войти внутрь.

Тарзан почувствовал моментальный гнев. Тот был направлен на него самого. Он никогда не должен был предполагать, что для Хенсонов было правильно и хорошо продолжать их охоту за Уром. Он знал, в глубине души, что позволил им это по своим личным причинам.

Тарзану просто хотелось приключений. Он хотел того дикого крещения, что смывало зловоние цивилизации с его сердца и души. Он подумал немного и о Джейн, его жене, что вернулась в Англию. Ей там очень удобно. Он подумал о вещах, которые они сказали друг другу. Поразмыслил и об огромном, затерянном мире в ядре Земли, его следующем возможном убежище. Но пришла бы туда Джейн? Это не было похоже на старые времена. Время меняет все. Время меняет людей. И Тарзан и Джейн также изменились, независимо от того, насколько сильно они пытались отрицать это.

Но он не будет думать о таких вещах. Это были вещи цивилизации. Чтобы выжить в джунглях, нужно было бы выбросить мысли о вчерашнем и завтрашнем дне прочь из своего разума, и придется отложить в сторону сентиментальность. Для такого рода мышления здесь не было места.

Выживание. Это было единственным, о чем он должен был думать, об этом и о спасении Джин, и оказании помощи сафари Хенсона. О Ханте и Смолле. Все было как в старые добрые времена.

Или, должно было быть, но Тарзан был совершенно не доволен своими успехами. Это была не его вина, и он это знал, но не хотел, чтобы такого рода вещи случались с теми людьми, кого человек-обезьяна поклялся хранить и защищать. Это заставило его чувствовать себя некомпетентным. Это заставило его чувствовать себя таким же, как другие люди.

Он почувствовал также и другие ощущения. Двойственные ощущения.

Чувство гнева.

И жажду мести.

Они оба горели в груди Тарзана, как глаза дьявола. Сжигая его так яростно, что прошло долгое мгновение, перед тем как кровавое бешенство вышло из его разума, и он снова стал собран.

Гнев и месть: его учили цивилизованные люди, что они были двумя самыми низменными инстинктами, но сейчас они были его друзьями. Они были огнем в его сердце и душе, топливом для того, что он должен был сделать.

Тарзан спрыгнул с дерева, а затем лег на живот. Он выбрался из линии джунглей и по высокой траве, медленно пополз, как охотящийся лев, в сторону города Ур.

Дозорный пост находился в небольшой лачуге из ветвей и с крышей из глины с камышом. Стены были в основном открыты, так что двух часовых, занимавших её, человек-обезьяна мог видеть со всех направлений. Один охранник собрался пройти по пути от хижины ко рву и обратно. Затем другой охранник займет его место. Так они и будут меняться, раз за разом.

Были и другие дозорные хижины вдоль берега рва, построенные в высокой сухой траве, которая выглядела белой в лунном свете.