Были и другие дозорные хижины вдоль берега рва, построенные в высокой сухой траве, которая выглядела белой в лунном свете. Хижины располагались в трехстах футах друг от друга, размещаясь по всему периметру города. В случае нападения или опасности, караульные должны были сигнализировать друг другу рогом. Они являлись первой линией обороны.

Никто не сигнализировал никому уже в течение длительного времени. Если на то пошло, караульные довольно редко ходили от хижины ко рву. В дневное время, когда их могли увидеть, или же царь мог услышать об этом, они делали это. Но ночью они этого не делали. Они сидели в хижине и играли в азартные игры. Бросали глиняные кости и играли в плоские глиняные карты с точками, нарисованными на них.

Сегодня вечером в одной из хижин Джирума и его партнер Мередонлени играли в азартную игру, в которой использовались вместе и карты и маленькие черные камни. Они играли в эту игру в течение всего нескольких минут, когда Джирума, который проигрывал, решил, что ему было скучно.

— Ты не заскучал, — уличил его Мередонлени. — Тебя бесит то, что ты проигрываешь. Ты и так уже должен мне много.

— Мне скучно, — возразил Джирума. — Каждую ночь. То же самое. Азартные игры.

— Верно. Я люблю играть в азартные игры.

— Ну, а я нет.

— Когда ты проигрываешь, ты всегда так делаешь, — сказал Мередонлени, а потом фыркнул.

— Не делай этого, — сказал Джирума.

— Что?

— Этот шум. Это фырканье. Я ненавижу, когда ты делаешь это.

— А что такого не так с моим фырканьем?

— Это своего рода смех.

— Нет, это не так.

— Да, это так. Ты насмехаешься. Ты притворяешься, что играешь хуже меня, чтобы я с тобой играл. А я ненавижу поддаваться.

— Ты ненавидишь проигрывать.

— Мне не нравится, что надо мной смеются.

— Это не смех. Это фырканье.

— Я не буду обсуждать это больше.

Джирума взял трубку из глины и тростника, вышел наружу хижины и двинулся вниз по тропе в сторону рва, где и остановился, не дойдя несколько футов, а затем вложил трубку в рот, взял высушенной травы из своего мешочка и забил трубку. После этого он извлек кремень из своего мешочка и, присев на корточки, выбил искру в сухую траву. Трава запылала, а Джирума придвинул пылающий пучок и сунул пламя в свою трубку.

— Ты продолжаешь делать это до тех пор, пока однажды не предашь все пастбище огню.

Джирума повернулся и посмотрел на Мередонлени. — Я знаю это и без тебя. Я никогда не позволил бы этому случиться.

— Ветер поднимается, и не имеет значения, что ты не позволил бы такому случиться. Ветер разнесет огонь, а ты и я будем обезглавлены за то, что вызвали его. Я умру, только потому, что ты глуп и беспечен, хотя я сам ничего плохого не сделал.

— Иди и играй в свои азартные игры сам с собой, — сказал Джирума, попыхивая трубкой.

— Ты даже не взял копья, — проворчал Мередонлени.

— С каких это пор тебя так волнует?

— А вот мое копье со мной. У меня оно прямо сейчас.

Джирума оглянулся на Мередонлени, пыхтя своей трубкой. Пламя в курительной чашечке трубки было красный, как вишня.

— А меня не удивляет, что у тебя есть копье, ты боишься как всегда, — сказал Джирума.

— У некоторых из нас просто есть чувство долга.

— Каким было бы твое чувство долга, если бы я решил продолжать играть? Взял бы ты свое копье тогда?

— Я бы не стал играть в азартные игры с тобой вообще.