Распаренная, розовая девушка казалась счастливой и улыбнулась мне, что называется, лучезарной улыбкой.

    -  А ты еще не спишь? - спросила она, присаживаясь на скамейку возле небольшого стола.

    -  Как тут заснешь, когда твои няньки гонят меня прочь.

    Прасковья немного смешалась, но женская находчивость помогла ей естественно выйти из щекотливого положения:

    -  Алексей мой первый помощник и защитник, - сказала она блюстительницам нравственности, - он всегда спит на полу подле моей постели, чтобы враги не причинили вреда.

    -  Так как же это можно, девонька, ведь он мужеской породы, поди, зазорно с ним под одной крышей пребывать, - подумав, нашла довод Матрена, - как бы люди чего зазорного не сказали!

    -  Что людская молва, мамонька, на чужой роток не набросишь платок. Мне перед людьми стыдится нечего, я свою девичью честь как зеницу ока берегу! Меня Господь видит и Пресвятая Дева. Мне перед ними ответ держать, а они про меня всю правду ведают!

    Такого я, надо сказать, от Прасковьи не ожидал. Она так смело призвала в свидетели высших судий, что я понял, эта девушка далеко пойдет. Особенно мне понравилось о зенице ока. Мамушку и двух других теток, смотрящих, скорбно поджав губы, на мою «мужескую породу», такие доводы убедили, и они, пожелав девственнице покойной ночи, удалились. Мы с Прасковьей, наконец, остались одни. Теперь, когда она так мужественно отстояла мое право ночевать вместе с ней, затевать сцену ревности было бы не совсем уместно. Пришлось отложить выяснение отношений на более подходящее время.

    -  Ты рада, что вернулась домой? - задал я самый, что ни есть, очевидный в своей банальности вопрос.

    -  Рада, не знаю, как и рада! - воскликнула Прасковья. - Я до последнего момента не верила, что у нас получится. Если б крестная не созналась, и не знаю, что бы было.

    -  А как тебе понравилось быть привидением? - вспомнив, как девушка изображала аэроплан, спросил я.

    Прасковья засмеялась и замахала рукой.

    -  Чур, меня, чур, нельзя такое к ночи вспоминать! А крестная-то, как меня увидела, так замертво и упала!

    Говорила она это весело, и чувствовалось, что к несчастной Вере у нее нет и капли сочувствия. Честно говоря, осудить за это Прасковью я и не подумал. Тем более, что для нас с ней пока еще ничего не кончилось. Возможно, самое неприятное было еще впереди. Но в тот момент у меня просто не повернулся язык омрачать ей счастье победы.

    -  Ты устала, будем ложиться? - спросил я, стараясь не делать акцента на последнем слове.

    -  Ужас как устала, мне казалось, что этот день никогда не кончится. Только что ложиться, ты ведь, наверное, уже совсем стосковался по мне?

    Более точное определение трудно было придумать.

    -  Только давай задуем свечи, чтобы они, - она посмотрела вверх, - ничего не узнали!

    -  Давай, - засмеявшись, согласился я, умиляясь таким детским обманом высших судий.

    Мы разом задули все свечи. Я услышал, как зашелестела ткань, и спустя мгновение ко мне прижалось что-то восхитительно теплое и нежное. Я притянул к себе податливое тело и сразу же нашел мягкие горячие губы…

    Глава 18

    К полудню следующего дня я вынужден был на время забыть о волшебной ночи любви, с ее страстными стонами, клятвами в вечной верности и соленым потом удовлетворенных желаний. Только-только вступившая на взрослый путь Прасковья уже показала себя и неутомимой любовницей, и зрелой женщиной, способной подхлестнуть утомленную страсть.