-  Старик мертв, - сказал я, отвечая на вопросительные взгляды, - лежит за изгородью на пустыре. Кажется, его убили.

    -  Как это убили? - спросил Ваня. - Кто?

    Я не ответил, взял с полки свечной фонарик и зажег от лампадки.

    -  Пойду, попробую разобраться, что с ним случилось, а вы заприте двери и никому, кроме меня, не открывайте.

    -  Хозяин, можно я пойду с тобой? - умоляюще попросил парень.

    -  А женщины останутся одни? - вопросом на вопрос ответил я. - Сиди возле дверей и ежели что, стреляй.

    За мной заперли дверь, и я пошел смотреть, что случилось с лазутчиком. При тусклом свете бумажного фонарика рассмотреть все ранения на старике я не мог. Однако и то, что увидел, ввергло в недоумение. Отделали его так, будто здесь была настоящая комсомольская драка с поножовщиной. Финалом оказалось перерезанное горло. В руке убитого я обнаружил короткое лезвие без ручки. Видимо, им он и сумел перерезать кожаные вожжи.

    Судя по положению тела и вытянутой руки с ножом, он, как мог, оборонялся, и, сжимая в руке лезвие, порезал им себе ладонь. Больше ничего рассмотреть не удалось. Тело было еще теплым. Я закрыл ладонью ему глаза и вернулся в избу.

    Мои соратники оказались так напутаны, что долго мне не открывали, видимо, боялись, что вместо мамы-козы к ним ворвется серый волк. Пришлось обругать всю компанию, только тогда мне поверили и пустили.

    Я рассказал, что увидел, и задумался, что нам делать дальше.

    Ночь кончалась, и сейчас блуждать по дорогам не имело никакого смысла. Гораздо легче, если на нас нападут, было обороняться в помещении. Единственное, чего я боялся, оставаясь в избе, это того, что нас могут запереть и сжечь. Наглядным примером была Наталья, боярская дочь, она точно таким способом сожгла своего папашу.

    -  Ладно, пока останемся здесь, - наконец принял я непростое решение я. - Только придется выставить караульного.

    Все посмотрели на Ваню, он же независимо повел плечом.

    -  Тебе можно доверять? - строго спросил я.

    -  Ну и что, один раз оплошал, так теперь будешь всю жизнь попрекать! - обиженно воскликнул он.

    Оплошность была не единственная, но я уточнять и считать его грехи не стал.

    -  Ладно, бери пистолет и смотри в оба. Только с испуга кого-нибудь из местных не застрели! - предупредил я.

    -  А можно я с ним пойду? - умоляющим голосом попросила Аксинья. - Вместе мы…

    -  Займетесь тем же, чем и в конюшне? - договорил я.

    -  Вот уж, надо очень, - обиделась женщина. - У нас там ничего не было, мы просто так лежали!

    -  Нет, пусть караулит один, - решил я, не углубляясь в обсуждение недавних событий.

    Ваня обиженно шмыгнул носом, взял пистолет, свою саблю и вышел из избы. Мы остались втроем.

    -  Давайте ложиться, - сказал я, - нужно отдохнуть, когда теперь еще удастся поспать.

    Аксинья сразу же пошла к себе, а мы с Прасковьей остались вдвоем.

    -  Ложись, - сказал я.

    Девушка послушно кивнула и посмотрела на меня, что называется, косым взглядом. Я понял, что она имеет в виду. Теперь, когда нас стало четверо, разделить две лавки на четверых стало непросто. Предыдущую ночь я спал с Ваней, теперь, когда вернулась Аксинья, получалось, что другого места, как лечь с Прасковьей, У меня не оказалось.