-  Нравишься, - честно сознался я.

    -  Тогда почему ты меня сторонишься?

    Вопрос был правильный, но слишком сложный для объяснения. Я подложил руку под щеку, так, чтобы удобнее было на нее смотреть, спросил:

    -  Тебя, когда ты жила в том доме, возили к мужчинам?

    -  Нет, меня никуда не выпускали, только заставляли работать по хозяйству, - наивно ответила она.

    -  А тогда когда мы с тобой первый раз встретились, ты еще пила, ну этот, - я хотел сказать «эликсир страсти», но подумал, что она не поймет, и перевел, - густой напиток, раньше тебе его давали?

    -  Давали, часто; мы же с тобой его вместе пили. Это чтобы есть не хотелось, и было весело.

    Кажется, мы говорили о разных вещах, я об их здешней «виагре», она об успокаивающем наркотическом пойле.

    -  Значит, ты с мужчинами еще не была?

    Она, наконец, поняла, о чем я спрашиваю, смутилась и отодвинулась:

    -  Мне самой стыдно, что я тогда тебя обнимала. Прости меня, я, правда, не такая, не знаю, что на меня нашло. Я была как угоревшая.

    -  Ничего, ты не в чем не виновата, это все то питье, его специально дают людям, чтобы они теряли стыд. А теперь будет лучше, если мы сейчас просто заснем.

    -  Почему?

    -  Ты греха не боишься? - вместо ответа спросил я.

    -  Боюсь, очень боюсь, - съежившись и как-то сразу поникнув, ответила Прасковья.

    -  Вот и я боюсь взять грех на душу, - сказал я. - Тебе сначала нужно выздороветь, а потом уже мы вместе решим, стоит нам грешить или нет.

    Она ничего не поняла, но привычно подчинилась мужскому авторитету. Покорно сказала:

    -  Хорошо, как ты хочешь.

    -  Вот и прекрасно, а теперь постарайся уснуть.

    Девушка послушно закрыла глаза и, как я, положила ладошку под щеку.

    -  Хорошо, только я не спать, а есть хочу.

    -  Утром наешься до отвала, сегодня скоромный день, можно будет есть сколько хочешь. А теперь спи!

    Глава 8

    Мы спокойно проспали часов до десяти, пока нас не разбудил хозяин нашего подворья. Оказалось, что пришел посадский целовальник допрашивать жителей о найденном на пустыре трупе неизвестного человека. Мы все вчетвером вышли на двор, где собирались местные обитатели. Целовальники были кем-то вроде американских шерифов, должностные лица, выбирающиеся земщиной в уездах и на посадах для исполнения обязанностей судебных, финансовых и полицейских. Наш «шериф», мужчина средних лет благообразной внешности с расчесанной надвое бородой, терпеливо ждал, когда все соберутся.

    Вместе с членами семьи хозяина, квартирантами и холопами во дворе сошлось человек сорок. Люди были взволнованны нежданным событием и жаждали участвовать в следственных действиях. Мы, что называется, затерялись в толпе и ждали начала опроса свидетелей. Как мне казалось, ночью вокруг было тихо, но кто знает, может быть, кто-то и видел наши блуждания по усадьбе, Тогда придется отвечать на неприятные вопросы, да еще и раскрывать свое инкогнито. Кто я и чем занимаюсь, здесь не знал никто.

    Когда хозяин подворья сказал целовальнику, что собрались все, тот пригладил бороду и сообщил, что а пустыре за усадьбой найден мертвый бродяга и просил, не знает ли, кто он такой. То, что нашего стайка он назвал бродягой, меня удивило. Одет тот был вполне прилично, если не сказать, хорошо.