-  Почему же мы с вами не унижаем друг друга? Мы так отважны, что нет нужды сравнивать великих героев? Мы так благородны, что не можем себе позволить ничего, кроме чистой победы? Мы так глупы, что не в состоянии до этого додуматься? Честно говоря, милый Хурру, я во все это не очень верю. Я трусиха, и еще мне очень хочется побить Кабаля кулаком, когда он показывает, что сильнее меня. Или подсунуть ему булавку в седло, чтобы знал, что есть не только мужская сила, но и женская хитрость! Эту мелкую мстительность я никак не решусь назвать благородством. И у меня явно хватает ума, чтобы все это придумать. Почему же булавка до сих пор у меня в поясе, а не у Кабаля в… ну, вы понимаете?

    -  А мы вообще - другое дело. Мы страшно далеки от общества, принцесса, даже когда рассуждаем о нем. И нам действительно нет нужды в социальных экстремумах. Нас все время, всю жизнь - и сейчас в особенности - испытывает экстремум, предложенный самой природой, не мы его выбирали, и от испытания нам никуда не деться. Поэтому нечего кокетничать, нужно действовать.

    -  Что вы называете кокетством?

    -  Да все, что угодно, - скромно сказал Хурру. - Все, что начинается со слов «ах, какой я». Одни матерятся - «ах, какой я грубый, какой циничный». Другие трусят и спасаются бегством. «Ах, какой я нежный, какой я бесценный». Третьи бессмысленно лезут на рожон - «ах, какой я смелый», бездельничают - это значит мудрый, корчат странные рожи и делают невообразимые глупости - это символ загадочности… Этот «ах» предназначается для окружающих. Но мирозданию, в отличие от толпы, плевать на нашу грубость так же, как и на нашу загадочность. Мы - какие бы мы ни были - за свой «ах» ничего не получим. Поэтому нам можно вообще не ахать.

    -  Кажется, понимаю, - задумчиво сказала Лайме. - Булавка в седле - «ах, какая я мстительная и коварная». Мелко. Действительно, стыдно. Так это, получается, обыкновенный стыд? Поступить мелочно - значит, признать перед всеми, что у тебя нет сил на большой и щедрый поступок… Берегитесь меня, я маленькая крыса! Не загоняйте меня в угол - укушу! Я поняла, сан. Становятся крысами быстро, с первого испытания сил. Но каждая крыса до последней возможности стремится обмануть других, утверждая, что она - лев. Мы видим друг друга сквозь маски, мы знаем, сколько в нас есть сил и духа… нам нет смысла притворяться львами, и уж вовсе никакого смысла притворяться крысами.

    -  Молодец, - сказал Хурру. - Умница. А главное - нам нечего стесняться друг друга. Предположим, я крыса. Ну и что?

    Мимо них проехал дан Син, до того о чем-то оживленно беседовавший с королем. Тигр все это время мирно дремал в седле с другой стороны от повелителя, но теперь проснулся и с любопытством оглядывался по сторонам.

    -  Пересекаем границу Умбрета и Ротоны! - крикнул Син, придерживая лошадь. - Вон у тех кустов!

    Кабаль обернулся.

    -  Значит, сегодня опять ночуем в Ротоне, - сказал он. - Как мало я на этот раз пробыл дома!

    -  Спрятал бы ты этот рубин, - досадливо сказал Син. - Он тебя гипнотизирует, а ты, как кролик, на него таращишься.

    -  Ты еще скажи, что он меня съест, - усмехнулся Кабаль. - Старый камень, на нем столько слоев наложено - можно десять лет смотреть. Светлая грусть, любовь, вдохновение, пламенный катарсис - я там в глубине душой отдыхаю.

    -  Ротона, - отстраненно сказала Лайме. - Маму бы повидать. Как вы думаете, сан, мы ее еще застанем?

    -  Вряд ли, Лайме, - прямолинейно сказал августал.