|
У нее были небритые подмышки и такое же несчастное лицо, как у самой мадам. Воскресную мессу посещали только Дара, мадам и Мария. Похоже, рассказы монахинь о том, что французские католические семьи ищут для обмена столь же ревностных католиков, были полной ерундой. Мсье сказал Даре, что был в церкви пять раз за всю свою жизнь: во время крещения, первого причастия, венчания и крещения двух из трех его детей; третьего крестили в его отсутствие. По крайней мере, Дара так его поняла: мсье гордо загибал пальцы на одной руке. Дара содрогнулась при мысли о том, что подумают каноник Моран и монахини в школе, если узнают об этом. Внутренний голос подсказывал ей помалкивать.
Мадам тщательно готовилась к паломничеству в Лурд. На лестничной площадке стоял открытый чемодан; одежду и молитвенники то укладывали туда, то вынимали обратно. Она не улыбалась и не радовалась, просто была более деловитой, чем обычно. Дара гадала, о чем хочет просить Пресвятую Деву эта женщина. - Desirez vous un miracle, madame Vartin? <sup></sup> - набравшись смелости, спросила она утром накануне отъезда. Худая смуглая мадам застыла на месте и посмотрела на Дару так, словно впервые ее увидела. - Un miracle! - повторила она. - Un miracle. Tiens<sup></sup>! А потом внезапно и совершенно неожиданно взяла Дару за плечи и поцеловала в обе щеки. На ее глазах были слезы. Дара испугалась. Наверное, мадам Вартен была очень больна. Глупо спрашивать больного человека, надеется ли он на чудо. Она была готова откусить себе язык. Но хозяйка на нее не сердилась. Прощаясь с родными на крыльце, она нашла время, чтобы потрепать Дару по плечу. Этих французов не поймешь… Дара пошла в сад за яблоками, чтобы дотерпеть до поразительно поздней вечерней трапезы. Потом решила написать длинное письмо матери и поднялась наверх за бумагой. Над странными неогороженными французскими полями стояло летнее солнце. Она ела зеленые яблоки и писала о поездке мадам в Лурд и собственной бестактной фразе. Дара привыкла общаться с матерью совершенно откровенно. Она знала, что все остальные услышат только выдержки из письма. «Интересно, почему она такая грустная, - писала Дара. - Ничего страшного с ней не случилось. В отличие от тебя она может ходить. Ей не нужно торчать за стойкой и слушать бесконечный треп старых пьяниц. Не понимаю, почему мсье вообще женился на ней. Он должен был знать, чем это кончится. Даже на свадебной фотографии она выглядит как мокрая курица. Но нужно прожить здесь целую вечность, чтобы разобраться во всем этом». На следующее утро она постучала в дверь мадемуазели Стефани, чтобы попросить марку. Ее письма отдавали почтальону, когда тот доставлял почту. Как ни странно, мадемуазель Стефани еще была в постели. Рядом с ней лежал мсье Вартен. Это было так неожиданно, что Дара выронила письмо. - Прошу прощения… - начала она. Но мадемуазель Стефани и глазом не моргнула. Она показала Даре на средний ящик письменного стола, где лежали марки, и попросила отдать почтальону и другие письма, лежавшие на столике в коридоре. Теперь, когда Дара уехала во Францию, Майклу стало труднее встречаться с Грейс, не привлекая к себе внимания. Эдди и Деклан вели себя отвратительно; когда Майкл говорил, что идет ловить рыбу с Грейс, они громко чмокали губами. Конечно, папа с мамой их одергивали, но все равно это было очень неприятно. Слава богу, Грейс не обращала на это внимания. Она приходила в паб так же часто, как и при Даре. Девочка просила показать ей письма Дары, но мама говорила, что они предназначены только для того, кому посланы. Если Грейс сама напишет Даре, то получит ответ. И Майкл тоже. Дара плакала от тоски по родине. Увидев, что она читает письмо из дома, мадам Вартен тонкой худой рукой обняла девочку за плечи. Она утешала ее по-французски, а Дара сморкалась и отвечала, что страдает не от одиночества, а от собственной глупости. |
