|
В тот день Париж в самом деле перепугался. А назавтра, едва порядок был восстановлен, забыл о том, что это "отребье" не уничтожено раз и навсегда, а просто вернулось в свое логово. Ну а зачем тогда полиция, как не затем, чтобы держать его там и не выпускать? Вряд ли кому известно, что существует бригада, специально занимающаяся двумястами или тремястами тысячами африканцев, португальцев и итальянцев, которые поселились, а лучше сказать, расположились табором в Двадцатом округе, еле знают или совсем не знают наш язык и повинуются особым законам и инстинктам, отличным от наших. У нас, на набережной Орфевр, есть карты, где цветным карандашом обозначены своеобразные островки - обиталища евреев на улице Розье, итальянцев в районе Отель-де-Виль, русских на улицах Терн и Данфер-Рошро. Многие из них готовы ассимилироваться и не доставляют нам хлопот, зато есть группы или личности, которые сами поставили себя вне общества и живут незаметно для окружающих, своей таинственной жизнью. Именно люди добропорядочные, из тех, что плутуют по мелочам и ловко обделывают свои темные делишки, обычно спрашивают с хорошо знакомой мне брезгливой гримасой: - Неужели вам не бывает противно? Они не имеют в виду что-либо определенное, но подразумевают всех, с кем мы имеем дело. А хочется им одного - чтобы мы тут же выложили тайны погрязнее, сообщили о неслыханных пороках, словом, дали им побарахтаться в грязи, чтобы можно было вслух повозмущаться, а втихомолку посмаковать. Эти люди охотно употребляют слово "дно". - Чего только, должно быть, вы не насмотрелись на этом дне! Я стараюсь не отвечать. Просто смотрю на них без всякого выражения, и они, видимо, правильно понимают этот взгляд, потому что чаще всего смущаются и больше не пристают. Я многому научился, дежуря на улицах. Многому научился и на ярмарках, и в универмагах, повсюду, где толпится народ. Про опыт, приобретенный мною на Северном вокзале, я только что рассказал. Но, вероятно, именно в меблирашках я лучше всего узнал людей, которые приводят в такой ужас жителей богатых кварталов. Тут уж не было нужды в подкованных башмаках - многокилометровый путь я проделывал не по тротуару, но, если можно так выразиться, ввысь. Каждый день я проверял документы постояльцев в десятках, а то и сотнях номеров. Обычно это были меблированные комнаты, где лифт редкость и взбираешься на шестой или седьмой этаж в духоте лестничной клетки, а дыхание перехватывает от горького запаха нищеты. В больших отелях с вращающимися дверями и швейцарами в ливреях тоже разыгрываются драмы и тоже есть тайны, в которые полиции приходится совать нос. Но именно в бесчисленных маленьких гостиницах под никому не известными названиями, еле заметными с улицы, ютится кочевое племя, за которым трудно уследить и которое живет, как правило, не в ладу с законом. Ходили мы туда вдвоем. А в особо опасные кварталы - группой из нескольких человек. Являлись, когда большинство уже спит, - после полуночи. Это напоминало дурной сон все с теми же повторяющимися подробностями: ночной сторож, хозяин или хозяйка, спящие позади своей конторки, неохотно просыпаются и сразу начинают с оправданий: - Вы же знаете, у нас никогда не было неприятностей... В прежние времена фамилии постояльцев заносились в книгу. Потом, когда ввели удостоверения личности, постояльцы стали заполнять карточку. Один из нас оставался внизу. |
