– Хочу посвятить ему главу в книге о выдающихся ученых, – скромно объяснил Женька.

– А он разве выдающийся? – уточнила она, как будто подпадавшие под эту категорию находились в отдельной картотеке.

– А как же! Неизвестный только… То есть, я хотел сказать, незаслуженно забытый.

– А как ваша фамилия? Вы тоже выдающийся?

Женька посмотрел на нее, как на интенсивное свечение кислорода при низких давлениях.

– Кто? Я?.. Стыдно, девушка! Я – Столетник! – он сунул ей паспорт. – Писал о Ломоносове и Бутлерове, Менделееве и Мичурине. Только вы напрасно будете искать мои книги на пыльных прилавках книжных магазинов – их там нет. Они туда не попадают, типографские рабочие разыгрывают их по лотерее задолго до того, как художник нарисует обложку.

Девушка засмеялась, подошла к ящичку на букву «Н» и быстро пробежала пальцами по учетным карточкам.

– Вы знаете, Ефима Натансона у нас нет… Как его отчество?

Женька смутился – отчества Натансона он не знал, но попытался выйти из затруднительного положения:

– Я же сказал, что он забытый.

– Погодите, – посмотрела она поверх очков, – он в каком институте работает?

– Он уже не работает.

– Ну так что же вы мне голову‑то морочите? – она вернулась за стол, потеряв к посетителю всякий интерес. – Тогда вы обратились не по адресу, гражданин выдающийся писатель.

– Я так и знал, – тяжело вздохнул Женька. – Просто рассчитывал на совет. Отечественная наука не должна забывать своих основоположников.

– Найдите этого Натансона по справке и обратитесь к нему непосредственно.

– Во‑первых, я не знаю его отчества. А во‑вторых…

– Не думаю, чтобы в Москве было так много Ефимов Натансонов.

– Во‑вторых, он умер.

– Ах, вот оно что… Ну, тогда остается только архив. В какой области процветал покойный?

Женька снова попал впросак. Сказать, как сказала ему Ухнович – то ли физик, то ли биолог – означало признать свою писательскую несостоятельность как минимум.

– В области скрининга, – произнес Женька с безнадежностью в голосе, означавшей: «Что с тобой разговаривать, ты все равно ничего не понимаешь в науке». Но на всякий случай добавил. – Это связано с проблемами мозга.

– Начните с Института нейрохирургии Академии Медицинских наук.

– Благодарю покорно. Первый же экземпляр книги с дарственной надписью – вам, – твердо пообещал Женька и, простившись, вышел.

«Нет, это – путь в никуда, – размышлял он, направляясь к машине. – Скрининг в чистом виде. Так и двухсот шестидесяти лет не хватит».

Он сел за руль и закурил. В пачке, купленной в день убийства Изгорского‑Натансона, оставалось 5 сигарет, проблесков же в этом запутанном деле прибавилось мало. «В архив меня никто не допустит, – думал Женька, – там никакая легенда не пройдет. К тому же, что искать, не зная, над чем и где конкретно он работал?.. Сотни три НИИ в Москве – куда ни плюнь… Дом на 2‑й Фрунзенской, – говорила Ухнович. – Академический. Пожалуй, это выход… Рядом с хореографическим училищем…»

Женька включил мотор. Дома, о котором говорила соседка Шейкиной‑Натансон, он не знал, зато 107‑е отделение милиции в 100 метрах от хореографического училища было ему знакомо смолоду.

Дом подсказали в РЭУ. Массивное пятиэтажное здание с высоким фундаментом, построенное в стиле «сталинского барокко». Поднявшись по дорожке, Женька оказался во дворе с лавочками у столиков, за которыми в теплые дни, должно быть, собирались любители шахмат, с неизменными детскими площадками напротив каждого из четырех подъездов, увядшими сиреневыми кустами и ветвистыми кленами, достававшими до окон третьего этажа.