Морг, куда отвезли труп пассажира «жигулей», находился в подвале больницы на Ленинградском проспекте. В прозекторской висела репродукция картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван» в хорошей раме темного дерева. Помещение было сплошь отделано голубым кафелем. При аутопсии Илларионов присутствовал уже столько раз, что не испытывал никаких чувств ни по поводу специфического запаха, ни при виде расчлененных трупов на столах. Вместе с судебным медиком он осмотрел сильно обгоревшее тело неизвестного пассажира «жигулей».

– Вот этот ожог, – палец эксперта в резиновой перчатке указал на желтое пятно на плече трупа, – получен явно не сегодня. И вот еще такое же пятно, на кисти…

– Кислота? – предположил Илларионов,

– Вполне возможно. Выводил татуировки.

– Можно определить рисунки?

– Сложно. Но если дактилоскопия ничего не даст – попробуем.

В соответствии с положением, если конечности трупа находятся в таком состоянии, что для дактилоскопирования не требуется производить никаких специальных операций, отпечатки может снять сам следователь. В данном случае пальцы неизвестного не пострадали, но пожилой эксперт, не говоря ни слова, принялся покрывать ногтевые фаланги черной типографской краской и отпечатывать каждый палец на отдельных квадратах белой бумаги. Илларионов благодарно посмотрел на него и наложил первый квадрат на приготовленный бланк дактилокарты.

– Может, на обожженных участках что‑то? – спросил он.

– Надо будет – восстановим, – буркнул медэксперт, прокатывая указательный палец правой руки трупа. И вдруг, отвернувшись, украдкой зевнул.

Поражаясь выверенной последовательности его действий, доведенных до автоматизма, Илларионов пожалел своего времени, проведенного в морге. Но участие следователя при производстве судебно‑медицинской экспертизы считалось обязательным, и, будучи человеком военным, он с точностью выполнял все предписания.

Дежурный городского Управления ГАИ вернулся минут через десять – Илларионов успел даже вздремнуть в кресле у пульта.

– Вот, товарищ подполковник, – протянул он отпечатанный на компьютере текст, – живет на Гарибальди, дом 64, квартира 6. Телефон не указан.

– Спасибо, может, и я на что‑нибудь сгожусь, – следователь спрятал бумажку с адресом в нагрудный карман.

– Лучше не надо, – хохотнул дежурный.

«Внимание, всем постам! – затараторил динамик едва разборчиво. – В 22.40 от дома 18 на Бауманской угнан автомобиль "волга" ГАЗ‑31 бежевого цвета….»

Илларионов испуганно посмотрел на часы и вышел.

– Куда теперь? – зевнув, спросил водитель.

– Теперь я на Гарибальди, а ты – в гараж и домой, а то метро закроют.

– Да ладно, часом позже, часом раньше. Тут до Гарибальди рукой подать, поехали!

Центр города сиял тысячами огней. Неоновые вывески перемигивались со стоп‑сигналами машин, множились, отражаясь в мокром асфальте, витрины и фонари. Толпа окутанных дымом зевак веселилась у догорающего коммерческого киоска.

Службой в столице Илларионов дорожил, радовался, что его внучка может здесь получить то, чего не знал он сам, выросший в провинции. И все же любил помечтать, как выйдет в отставку, уедет куда‑нибудь в глушь на родной Урал, поселится в лесу у реки, а еще лучше на одиноком маяке на берегу холодного северного моря, и будет там спокойно и независимо доживать свой век в единении с природой. Основательно обстрелянный, повидавший виды следователь чувствовал, как с годами наступает усталость, знал цену романтическим устремлениям и понимал, что ничего уже не изменит и никуда не уедет, но мечты о тихом уголке и первозданной природе успокаивали нервы и вселяли уверенность, что не все еще потеряно в этой жизни.