|
Причем сделал это многократно. В деле Шейкиной ты должен был дождаться следователя и дать ему подробные показания. В деле Изгорского ты должен был оформить договорные отношения с клиентом, не говоря уже о том, что не имел законного права даже приступать к нему. Ты использовал состояние его невменяемости с целью личного обогащения и должен ответить перед законом. Ты аферист! Умение набить морду еще не говорит о высоком – и даже низком – профессионализме сыщика: ты не имел права оставлять клиента, не выявив точно характера грозящей ему опасности, Поэтому ты не профессионал». Так бы сказал Петр. Женька говорил себе иначе: «Дурак ты, Стольник, ей‑бо!.. Думаешь, это убийство? А ты видел кровь, следы пуль на стене, бутылочку с ядом, топор в голове старушки?.. Нет. А на нет и суда нет. Ну, перевернуто все вверх дном – нитки она искала, понял? Не нашла, давление поднялось – и привет!..»
«Молодость мою как оторвало, и мне кажется, что я уже прожил на свете девяносто лет», – говорил Треплев. «Хорошо было прежде, Костя! Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, – чувства, похожие на нежные, изящные цветы… Помните?» – плакала Нина. Как‑то отец сказал Петру: «Почему ты решил, что жить радостно и приятно? Кто должен идти по дороге впереди тебя и разбрасывать цветы? Безмятежной и бесконечной жизнь только кажется в очень короткий, романтический период. А потом превращается в череду обязанностей. Так что ты ни на кого не надейся, неси свой крест до Голгофы сам. Не донесешь – растопчут и не вспомнят никогда!..» Вот и у чеховских персонажей жизнь – теплая, ясная, чистая – была в прошлом. Может быть, это еще один закон, которому нужно просто подчиниться? «Через поколение и о моем времени будут вспоминать, как о золотом веке, и завидовать мне, живущему сегодня», – решил Петр, испытав облегчение от бесплодности раздумий о сущности бытия – у всех она, эта сущность, одна: нести свой крест на Голгофу. «Красное вино и пиво для Бориса Алексеевича ставьте ' сюда, на стол. Мы будем играть и пить. Давайте садиться, господа», – пригласила Аркадина. «Интересно, откуда у него деньги? – думал Женька. – Он сказал, что это задаток. Значит, за работу собирался заплатить больше?..» И, в который раз за последние сутки, попытался себя утешить: «А пошло оно все!.. В конце концов, меня, кроме клиента, никто не видел, и факт передачи вознаграждения документально не зарегистрирован!..» Дорн подошел к Тригорину, перелистывая журнал. «Тут месяца два назад была напечатана одна статья, так я очень интересуюсь этим вопросом, – обняв Тригорина, он подвел его к рампе и, быстро оглянувшись на Аркадину, сказал вполголоса: – Уведите отсюда куда‑нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…»
После спектакля Женька и Петр дожидались Нику у служебного входа. – Здравствуйте, – Петр вручил ей цветы. – Потрясен вашей работой. – Спасибо. – Познакомься, соседка, это мой друг Петр, – представил его Женька, – следователь, между прочим. – Очень приятно. – Позвольте пригласить вас в гости, – смущенно сказал Петр Ника растерялась. – Соглашайся, – посоветовал Женька. – А то ведь он и арестовать может. – Ах, вот даже как? – засмеялась она. – А ордер? – А без ордера – до тридцати суток. По подозрению в убийстве Треплева. – Ладно, пошли, – она направилась к машине. – Только думаю, что тридцать суток в моем обществе вы не выдержите. |
