|
Могу сказать, что инстинкт театральности присущ всем людям так же, как половой или самосохранения – человеку необходимо выразиться в любой форме, на которую он способен. Ваши подопечные, преступники всех мастей, включая убийц и насильников, наделены этим в большей степени, чем остальные. Но они лишены творческих способностей и не могут реализоваться иначе, как через преступление. Ника выплескивается на сцене, вы – гоняясь за преступниками, а они убивают. И от этого чувствуют себя выше, сильнее – это их способ выделиться. Так что, возвращаясь к Шекспиру, «весь мир – театр, все люди – женщины, мужчины – в нем актеры», фраза не простая, пророческая даже. Именно она определяет отношения в обществе. Человечество – гигантская труппа театра‑Вселенной, роли в ней распределены Логосом. Задача только в том, чтобы угадать, кто есть кто.
– Объемная философия, – вздохнул Каменев. – Ты высоко, тебе сверху виднее. А меня интересует, в основном, кто оставил «пальчики», где он скрывается и есть ли при нем ствол. – Преступников делают политики, – глубокомысленно изрек протрезвевший от обилия информации Перфилов. – Они и распределяют роли. – Во все времена, Леня, независимо от политики, моя работа заключалась в розыске преступников и защите законопослушных граждан, – не согласился Каменев. – Во все времена, Саша, были политики. И именно они распределяли, кто граждане, кто преступники, и кто будет защищать первых, истребляя вторых. Спроси у Петра, чем он будет заниматься завтра? Он тебе ответит, что завтра будет заниматься расследованием дела особой важности. – У него все дела особой важности, потому что он следователь по особо важным делам. – Вот именно! – воскликнул Перфилов с торжеством победителя. – А кто это определяет, какое дело считать особо важным, а какое – не особо важным? – Закон. – А законы кто придумывает? – Ой, давайте лучше о любви поговорим, – притворно прогундосила Галя. – От политики до любви один шаг, – сказал Каменев. – Ты, Леня, спроси, откуда мы сюда с Галей и Раей пришли. – Откуда? – «Бандита» брали. Он из двухстволки четверых уложил: начальника жэка, врача «скорой помощи», лифтера и своего соседа. Засел в квартире на пятнадцатом этаже, орет: «Не подходи!» – и пуляет во все стороны. Пока наши «мурочки» его отвлекали, я в окно с соседнего балкона прыгнул, обезоружил, как водится, но не в этом суть. Что оказалось? У мужика четырнадцатилетняя дочь заболела. Ухо, горло и прочее, температура поднялась. Вызвал он врача, а тот мазок на дифтерию взял да уехал. Ни лекарства, ни укола. К вечеру хуже. Температура 40. А в доме лифт отключили, лифтер нажрался, аварийная не едет – кто оплачивать будет, спрашивает. Потом свет вырубили, авария там какая‑то. И воды не стало. Ни хрена нет!.. Дом новый, телефонов еще не поставили, «скорую» вызвать неоткуда. Мужик этот за два квартала сбегал, кое‑как уговорил приехать. Только врач пешком на пятнадцатый этаж да еще в темноте идти наотрез отказался и умотал. А утром девочка умерла. Мужик пять лет назад жену схоронил, ребенка один воспитывал. Вот он взял ружьишко‑то и начал с этого врача. Скажи, Галя, о чем он меня просил, когда мы его на пол положили и наручники защелкнули?.. «Майор, – говорит, – будь человеком, не позорь тюрьмой, пристрели. Скажи, что я сопротивление вооруженное оказал. А лучше, – говорит, – выйди, вон, на кухню, я сам застрелюсь. Один хрен, без ребенка жить не буду!» А девочка мертвая, между прочим, тут же на кровати лежит… Вот тебе про любовь и про политику одновременно. |
