Петр демонстративно вздохнул, помотал головой.

– Я о тебе пекусь, – сказал серьезно. – Они твою жизнь копейкой оплачивают, а ты за эту копейку попрешь под пули.

– Я сам буду решать, лезть мне под пули или нет, и если лезть, то за какую сумму. А у вас Каменеву прикажут за копейку лезть, и никуда он не денется. При таком проценте раскрываемости у вас должен быть к частникам заискивающий интерес. Всю черную работу будут делать они, а пожинать – вы.

Петр знал, что авантюризм – не основная черта Женькино‑го характера. Сегодня выигрывает жестокость, выигрывает тот, кто выстрелит первым. Несмотря на решительность, силу и ум друга, собственноручно бросать его в огненный шквал криминогенной войны Петр не хотел. Женька не признавал компромиссов – сегодня это означало приговор.

– Женя, – сказал он наконец, – давай к нам. Котелок у тебя хоть с дырой, а варит. Образование хоть и заочное, а есть. Пойми наконец: ну, побегаешь ты годик‑другой за шавками, может, пульнешь в кого, выследишь мелкую рыбешку. И что?.. Продашься – уцелеешь, не продашься – уберут. Как пылинку сдуют! У тебя нет 260 лет на скрининг. Жизнь одна, и бежит она быстрее, чем ты по утрам в парке. Ты денег с бедного не возьмешь, на альянс с мафией не способен. Хреновый из тебя частник, Женя.

Женька докурил. Раздавил в пепельнице окурок.

– Нет, Пьер, – сказал. – Я не ваш. Я не за бедных и не за богатых – я ничей. У меня хобби такое, быть ничьим. Самая мощная империя была при царе – развалили, самое богатое, гуманное и справедливое государство было при коммунистах – уничтожили. Самые честные и неподкупные представители народа к власти пришли – кровь рекой, народ стонет, старики мрут, дети голодают… Не верю! Ничей я, понял? Скрининг так скрининг, хрен с ним!

Часть вторая

Скрининг

19

В восемь Петра разбудил начальник следственной части Киселев. «Я тебя понимаю, – с язвительной торжественностью дребезжала мембрана, – похмелю, таблетку американскую дам, сауну к обеду организую – проси, что хочешь, но через полчаса чтобы ты был на месте. Тут народу тьма – такие дела, брат… Короче, смотри в окно, машина за тобой уехала, отбой!»

Петр встал, чертыхаясь и пошатываясь, направился в ванную, сунул голову под кран. Мутило. На кухне оставалось полбутылки коньяку – вроде полегчало… Надев свежее белье и сорочку, он достал из шкафа глаженый костюм – специально держал для подобных экстренных случаев – и через десять минут вышел к машине.

Петр ожидал, что Нежин, возглавлявший оперативную работу по делу Филонова, раскрутил загадочные слова в блокноте депутата: «Никанорыч, Елахов ». Ни жена убитого, ни его сослуживцы не знали, кто такой этот Никанорыч, и как раз сегодня в планы Петра входил опрос Комитета по экологии, куда входил Филонов. Но то, что преподнес с утра этот непогожий денек, превзошло ожидания.

– Соображаешь? – шепотом справился Киселев, отвечая на рукопожатие Швеца. – Знакомьтесь подполковник юстиции Илларионов.

– Швец, – Петр посмотрел в красные от бессонницы глаза следователя.

– Эксперт‑криминалист Воронков, лейтенант Крильчук.

Остальных Петр знал. С судмедэкспертом Лунцем они «работали» дело об убийстве редактора областной газеты Еремеева, да и с «чикатилой» опытнейший Никита Григорьевич помогал разбираться. Эксперт Симонов улыбнулся украдкой, уловив то ли рассеянный взгляд, то ли запах (несмотря на «дирол» под языком).

– Пути‑дорожки ваши пересеклись, Петр Иванович, – заговорил зам.