– Пути‑дорожки ваши пересеклись, Петр Иванович, – заговорил зам. Генерального по следствию Боков. – Следователь Илларионов нашел пистолет, из которого стреляли в Филонова..

Петр почувствовал, как отпадает необходимость в американской таблетке Киселева.

– Случайно, – буркнул Илларионов так, чтобы его мог слышать только Швец.

– Теперь о том, чего вы все еще не знаете, – Боков вздохнул, поморщился и заходил по комнате совещаний, точно решая для себя, говорить или нет. – Вечером Ильюшенко звонил Ельцин. Судя по тому, что звонок был домой – с дачи, и Борис Николаевич, как бы это сказать… старался говорить цензурно и внятно, что стоило ему больших усилии, дело Филонова ему мешает спать. Ропщут напуганные депутаты, видите ли… Убийство Филонова – совпадение это или нет, нам предстоит выяснить – прозвучало ответом на недавний очередной указ «Об усилении…» и тэ пэ, и расценено Отцом демократии как вызов. По тем материалам, которые попали в руки Алексея Ивановича, можно предположить, что дело куда серьезнее – сейчас он вас введет в курс. В общем, так или иначе, Ильюшенко пообещал ему через две недели представить обвинительное заключение. Вы понимаете, что стоит за этим, все люди взрослые… Так что приготовьтесь ночевать в пресс‑центре.

Взрослые люди понимали, что за этим стоит предстоящее утверждение и. о. генерального прокурора в Думе. Андрей Николаевич Боков ни фамильярностью, ни либерализмом не отличался, и то, что сегодня в его речи звучали ироничные, с претензией на панибратство, нотки, насторожило всех, кто его знал: прокурор нервничал. Бокова в прокуратуру перетащил сам и. о. Теперь от того, насколько успешным будет расследование филоновского дела, зависела не только судьба президентского ставленника, но и карьера его протеже. Плюс ко всему с каждым днем обострялись думские дебаты по поводу Указа. По мнению одних, он граничил с нарушением прав человека, другие считали, что крайние меры повлекут массовое недовольство, третьи, наоборот, поддерживали и одобряли наконец‑то проявленную решительность и широкий шаг к наведению порядка в стране. В целом ситуация складывалась не в пользу следствия, обещая постоянное вмешательство, жесткий контроль, нервозность внутриведомственных отношений, назойливость прессы, опьяневшей от гласности, граничащей с безнаказанностью и вседозволенностью. Правда, был в этом деле и плюс – похоже, единственный, зато уравновешивавший на чаше десяток минусов: группе светили «особые полномочия», что означало поддержку со стороны всех органов, включая правительство, связь по «вертушке», первоочередность в вопросах транспорта, средств, экспертиз, возможность привлечения государственных и негосударственных структур «именем Президента Российской Федерации».

– Мы с Михаилом Михалычем посоветовались… Думаем, что в создавшихся условиях передача дела Илларионовым нецелесообразна и есть смысл прикомандировать его к Генеральной прокуратуре до окончания следствия. – И, словно отвечая мысленному предположению Петра, Боков добавил: – Вашей бригаде, Петр Иванович, будут даны особые полномочия. Состав мы согласуем, если понадобится, с Ериным и Степашиным – включайте всех, кого посчитаете нужным. – Боков остановился, помолчал, потом вдруг решил сыграть «своего в доску»: – Ребята… Всю Россию ставить на уши не стоит, конечно, но работать придется быстро.

На хрена, скажи мне, Боря,

Раз так бедствует народ,

По долинам и по взгорьям,

Шла дивизия вперед?

«Очень правильная частушка, – подумал Женька, выйдя из пивного бара и вытирая с губ пену. – И очень правильно рассуждает народ, ругая хохлов. И хохлы совершенно справедливо поносят москалей.