– Когда прапорщик приглашает приговоренного ко мне, у него еще теплится надежда: а вдруг это изменение условий содержания путем перевода в другое ИТУ в связи с помилованием? – лексика Камаева почти официальная, но в целом речь правильная, выговор русский, вещает как по писаному – без запинки. – И то ноги подкашиваются: а вдруг – нет ?! Когда мы оглашаем отклонение, они кричат, теряют сознание, бьются в истерике. Иные пытаются оказать сопротивление конвою… Дежурный офицер видит глаза приговоренного; конвой, врачи, представители МВД, надзирающие прокуроры видят дежурного офицера – палача. Постарайтесь понять смертника и нас. Несмотря на то, что все убеждены в своей правоте – ведь перед нами государственный преступник, как правило, убийца – делать это нелегко. Жестоко. Не гуманно, Не сочтите это громким словом. Поэтому инструкцию мы не соблюдаем. Свыше ста расстрелов в год только в нашей тюрьме. Это способно свести с ума любого.

– И как же осуществляются гуманные расстрелы? – хмуро спросил Каменев.

– Мы даем смертнику надежду. Предлагаем писать на имя Президента. Раньше предлагали писать Председателю Президиума Верховного Совета СССР. Его ведут обратно в камеру. По пути перед закрытой дверью, пока надзиратель отпирает ее ключом, приговоренного ставят лицом к стене… К стене со специальным окошком, – сохраняя бесстрастную интонацию, закончил Камаев и неожиданно добавил. – Ваш сарказм, товарищ майор, неуместен. Гуманных убийств не бывает. Ни со стороны преступников, ни со стороны государства. Гуманным было бы отменить смертные приговоры вообще.

Каменев не ответил.

– Что вас интересует в отношении Сотова? – спросил Камаев. – Мы получили запрос Московской окружной прокуратуры, и мне нечего добавить к нашему ответу.

– Вы давно работаете здесь?

– Я работаю в этой должности с июля 1993 года. До этого был начальником «единички» в Брянске – учреждения «ОВ 21/1».

– А кто был начальником Южанской тюрьмы в 1983 году?

– Полковник внутренней службы Яковлев. Он умер в 1988 году от рака желудка, вскоре после отставки. Если это не секрет, с чем связан ваш интерес к Сотову?

– Нет. Это не секрет, – подражая манере Камаева, как можно бесцветнее ответил Каменев. – У меня к нему нет никакого интереса.

– Не понимаю.

– Зато есть интерес ко всем, кто поставил свои подписи на акте о приведении приговора Сотову в исполнение 26 февраля 1983 года. Дело в том, что гражданин Сотов Владимир Геннадьевич погиб в автомобильной катастрофе несколько дней тому назад. Есть подозрение, что перед этим он стрелял в депутата Госдумы Филонова. Как вы понимаете, персона убийцы государственного лица со статусом неприкосновенности привлекает внимание не только следственных органов, но и Думы, Президента и даже мировой общественности, не сочтите и вы, что это громкие слова. Поэтому они меня наделили особыми полномочиями и с нетерпением ждут моего возвращения.

– Вы хотите сказать…

– Именно это я и хочу сказать, товарищ полковник внутренней службы.

«Или этот Камаев робот, – подумал майор, – или за ним стоит какая‑то сверхъестественная сила. Впрочем, на должности начальника тюрьмы, в чьи обязанности входит стократное в год присутствие при расстрелах, человек, от природы наделенный эмоциями, работать не может».

Камаев медленно встал, одернул китель. Подойдя к сейфу, достал из него архивное дело Сотова. Вернувшись за стол, принялся внимательно перечитывать лист за листом, позабыв о присутствии Каменева.

– Сотов Владимир Геннадьевич, 1959 года рождения, уроженец Ростова‑на‑Дону… Четырежды судим… Два побега… Бандитизм… Умышленное убийство… Приговор приведен в исполнение… Особые приметы, татуировка в виде свастики на плече, полукруг солнца и буквы «Вова» на кисти… Он?

Каменев кивнул.