По всему городу звонили ахенские колокола. Они начали звонить сами собой, словно призывая на помощь. Но колокольни были по большей части разрушены, и звон получался слабый, жалобный.

    По пустеющим улицам дребезжали телеги, на которых поверх сваленного кучей добра сидели те, кто не мог идти.

    Шествие текло по центральной городской магистрали к южным воротам. Казалось, все в городе пришло в движение.

    Утром этого дня Анна-Стина открыла окно, и в дом на улице Черного Якоря тут же ворвался колокольный звон. Она постояла, прислушалась. К тревожному перезвону неожиданно присоединился еще один колокол, совсем близко от дома близнецов. Побледнев, Анна-Стина повернулась к окну спиной. Ингольв вышел в гостиную босой, поежился - утро было прохладное - бросил на сестру рассеянный взгляд и принялся пить из серебряного кувшина, где еще мать, а до нее - бабка близнецов всегда держала воду.

    -  Что случилось? - спросила Анна-Стина. - Почему звонят?

    Ингольв пожал плечами.

    -  Должно быть, Карл Великий где-то умер, - сказал он, пролил на себя воду и замолчал, заметно разозлившись.

    Анна-Стина еще раз выглянула в окно.

    -  А соседи, похоже, съехали.

    Ингольв поставил кувшин обратно на буфет и спросил:

    -  Анна, что у нас на завтрак?

    Она устремила на брата долгий взгляд, не понимая, как он может спрашивать сейчас о каком-то завтраке. Но Ингольв и бровью не повел. Демонстрируя полнейшее безразличие к пронзительным взглядам сестры, капитан уселся за стол и хлопнул ладонями по скатерти.

    -  Детка, я голоден. И отойди от окна. Мне не хотелось бы, чтобы тебя ненароком подстрелили.

    Анна-Стина задернула шторы, и комнату залил приглушенный розоватый свет. Девушка поставила на стол чашки, принесла из кухни кипяток и несколько жареных без масла сухарей. Уселась напротив брата. Он с аппетитом хрустел сухими хлебцами и, казалось, в ус не дул. Анна-Стина заставила себя взять кусочек. Неожиданно Ингольв встретился с ней глазами. Слезы потекли по щекам Анны-Стины, губы ее задрожали. Она поперхнулась и закашлялась. Ингольв подождал, пока уймется кашель, подал ей кипятка в чашке и улыбнулся.

    -  Почему ты плачешь, Анна? Что тебя так испугало?

    -  Почему звонят?

    -  Армия отступает. Жители покидают Ахен. Разве ты не знала, что рано или поздно это случится?

    -  Знала… но почему так скоро?

    Он пожал плечами.

    -  Какая разница? Перед смертью не надышишься.

    Несколько секунд они сидели молча. Ингольв смотрел в испуганные глаза сестры. Потом улыбнулся.

    -  Нам нет никакого дела до этого, Анна. Нас это не касается. Мы с тобой остаемся в Ахене, правда?

    Она торопливо кивнула и стала еще более испуганной.

    -  А если из города ушли все? Что тогда, Ингольв?

    -  Значит, мы останемся здесь вдвоем, - сказал Ингольв. - Кстати, где Синяка?

    Синяка прятался развалинах богатого купеческого дома неподалеку от площади Датского замка, устроившись на куске стены с вырезанными в сером камне коршунами. Он хотел видеть все.

    От непрестанного колокольного звона гудело в голове. Мимо бесконечным потоком двигались солдаты - пехотинцы в высоких медных шлемах и белых мундирах, кавалеристы в ярко-красных плащах, артиллеристы. Кони, сабли, пики, грозные пушки, приклады, украшенные резьбой по кости, сапоги, колеса

    -  все это сливалось в яркую пеструю картину.