Очень хорошо! Где я теперь буду искать Мак­са? Вдруг он в порыве чувств сбежал на какой-нибудь Алтай?

Сердце тревожно заколотилось, я с сомнени­ем обернулась на закрытую створку. А мама ведь наверняка стоит по ту сторону и ждет, что я вер­нусь. От волнения стало жарко. Сердце два раза ухнуло, захотелось сесть. Краем глаза я успела за­метить быстрое движение, и тут на меня налетел ледяной вихрь. От крепкого объятия я успела вы­дохнуть только одно слово: «Макс» и тут же утонула в широко распахнутых светлых глазах.

На сей раз поцелуй длился непривычно дол­го. Это было не мимолетное касание прохлад­ных губ, не робкий поцелуй, когда понимаешь, что каждая секунда может стать последней. От этого поцелуя меня бросило в еще больший жар. Макс притянул меня к себе, и мне хотелось только одного вечности. Все было давно пе­репутано. Я тянулась вверх, к его губам. В ответ Макс приподнял меня, сильно прижав к груди. И объятия были не из тех, что спешат прервать. Тело наполнилось одним полыхающим сердцем. Оно билось, и мне казалось, что все внутри меня отдается на его вибрацию, а вслед за мной и Макс начинает плавиться от моего жара.

Он чуть ослабил объятия, но не для того, чтобы остановиться, скорее — чтобы я могла вдохнуть. Как только перестала кружиться голо­ва, я снова подняла лицо, требуя нового поце­луя. Одно сплошное сумасшествие! И я хотела его продлить до бесконечности.

Где-то там, между этими бесконечными по­целуями, он отнес меня на первый этаж. Я слы­шала, как стукнула дверь мастерской, но ничего не видела. Передо мной было только бесконеч­ное голубое небо его глаз.

Макс зажмурился, прикоснулся лбом к моей щеке.

— Мне надоело… — начал он.

— Тебе надоело? — удивилась я такому яв­ному проявлению эмоций.

— Я устал… — попытался исправиться Макс, но снова не угадал.

Я качнула головой:

— Ты — что? — Как странно. Глагол «устал» совсем не идет Максу.

— Не те слова! В вашем языке столько слов, но они не подходят. Ich mцchte… Опять неправильно!

Он мучился, не в силах до конца высказать то, что хотелось.

— Просто будь со мной, — наконец, про­шептал он. — Без всех этих условностей.

— Разве мы не вместе?

— Что бы ты сейчас ни сказала, я тебя не от­пущу. — Макс отводил глаза, то ли недовольный тем, что говорит, то ли боясь, что я буду спо­рить. Боясь?

— Я не уйду! — пообещала я, опуская лицо ему на грудь.

Бух, бух — билось его тяжелое сердце. Все­гда в одном и том же ритме, всегда одинаково ровно.

И снова была ураганная тьма. Его поцелуй сжигал. Я уже не понимала, где я и что делаю. Да я хочу быть с ним. Только с ним. Вот так, как сейчас, единым целым. А потом все закончилось. Я сидела на знако­мой шкуре медведя в мастерской. На столе горе­ли свечи. Они стояли вдоль его края неровным заборчиком. Я все еще чувствовала на себе силь­ные руки. Память о них продолжала жечь меня. Или это что-то другое?

Голова клонилась к шкуре. Здравствуй, температура! Давно тебя не было. Хотелось закрыть глаза, чтобы раствориться в своем желании, в своем блаженстве, чтобы не пустить внезапно вернувшуюся болезнь.

— Ты очень красивая, — прозвучал в моих ушах любимый голос. — Я таких не встречал.

«Угу», кивнула я, чувствуя, как по телу расползается странная расслабленность. И это сейчас, когда хочется двигаться, обнимать и, мо­жет быть, даже…

— Ты нежная.

Я с трудом открыла глаза. В них словно си­дело по маленькому горящему уголечку, от чего становилось тяжело смотреть, наворачивались слезы.

— Ты необходима мне.

— Да, да, — закивала я, поднимая пудовую руку.