Ада Яковлевна оказалась прелюбезной дамой. С радостью называла имена суженых, среди которых были не только русичи Владимиры и Андреи, но и неведомый нормандец Гийом. А также щедро предсказывала оценки на ближайших контрольных.

– Выйду ли я замуж за Грекова? – спросила Мира, пребывавшая как в дурманящем сне.

Блюдце заметалось по всему ватману, нарезая круги между «да» и «нет». Потом остановилось, задумалось и набрало по буквам:

– С-л-у-ж-и е-м-у.

Бабку отпустили нескоро. Решив проверить ее правдивость, вызвали еще пару духов и по традиции встретили Рождество с Пушкиным. Он, как и предсказывали гадальщицы, паскудничал, обзывал дев дурами и приглашал на свидание. Со временем школьницы сели на стулья, убрали руки и устало наблюдали за выкрутасами блюдца.

Одна Мира, держа на расстоянии ладони, то приближала их, то отдаляла от помадной стрелки, пытаясь экспериментальным путем установить истину.

– Мирка, с тобой тарелка особенно быстро бегает, – заверила подруга. – И духи какие-то разговорчивые. Теперь каждый раз будем тебя звать.

С тех пор и до конца института Тхор пыталась найти научное объяснение движению блюдца, но мало-мальски убедительных ответов не услышала. Оно перемещалось. Само, без физического воздействия. Силой ли ее собственной мысли или потустороннего вмешательства, но посудина двигалась, и это глупо было отрицать, как нелепо оспаривать гром или смерч.

Впоследствии один натуралист убеждал ее, что тарелку толкает теплый воздух, образованный в результате нагревания. Но она посадила оппонента перед собой, подержала над свечкой блюдце и положила на стол.

– Движется? – спросила она.

– Нет, – признал тот.

На этом вопрос был закрыт. Рождественское гадание разделило Мирину жизнь на до и после. Оно будто бы фонариком высветило ту часть девочки, которая особенно отличалась от остальных людей. Исход любого события, будь то оценка на экзамене или простуда, Мира видела заранее во снах. Видела не напрямую, аллегорически, но всякое иносказание ловко умела расшифровывать.

– Я устала от своих снов, – жаловалась она еще в студенчестве Грекову. – Я не хочу ничего знать наперед, меня это тяготит!

Со временем к Мире пришло осознание, что ее собственные действия не хаотичны и не спонтанны, а управляются кем-то Иным. Этот Иной порой принимал облик: в тех же снах она видела лицо – одновременно мужское и женское, родное и незнакомое. Огромные глаза, серебряные кудри, вырезанные мраморные губы. Губы были сомкнуты, они не произносили слов. Но всякий раз, когда к Мире приходило грядущее, она мысленно соприкасалась с этим ликом и по неуловимым движениям век, ресниц, тонкому надлому морщинок возле глаз понимала, что не брошена, направляема, ведома.

Карты Таро были лишь прикрытием. Своеобразной лупой, увеличивающей то, что и так было ей видно. И неким понятным людям механизмом добычи информации из будущего. Раскинула – рассказала – заплатили.

Греков это чувствовал и не любил, когда она раскладывала на него колоду, буравя глазами в районе солнечного сплетения.

Сергей Петрович знал, что и без всяких карт она хозяйничает в его теле. Со временем привык и даже мысленно открывал под грудью невидимую дверцу: «Заходи!» Мира стала его неотъемлемой частью, подобно воздуху в легких или лимфе в сосудах.