Хирург поежился и выхватил из рук Оксаны счастливый билет.

– А я чо? – залепетал он, чувствуя бесконечную вину перед труженицами торговли. – Я, в общем… опаздываю… пока, девочки…

Он вырвался наружу, чувствуя, как сердце прыгает впереди по нечищеному льду, поскальзывается, падает, встает, отряхивается и, в галопе разрывая ленточку с надписью «безденежье», несется к горизонтам невиданного счастья…

Часть 2

Глава 14

Адам Иванович

Ежедневно в семь утра Адам Иванович с Моней доходили до платформы Маленковской и осторожно преодолевали подземный переход, отдыхая после каждой лестницы. Выныривали в Сокольниках и долго шагали по тропинке до Путяевских прудов, оставляя на снегу вереницу следов: каждый второй человеческий и каждый четвертый собачий отпечаток были четче остальных – оба прихрамывали на правую заднюю ногу.

С годами – а жили вместе уже пятнадцать лет – они начали походить друг на друга во всем. Одинаковые продолговатые лица, седые бородки, крупные обвисшие носы, взъерошенные клоки шерсти на голове, грустные, напоенные прошлым, карие глаза. Оба косолапили, загребая левой ступней за правую, оба сутулились, оба останавливались возле каждой лавки и подолгу смотрели в небо, будто бы там им обещали награду. Дома храпели, уместившись на одном диване, по-стариковски бурчали друг на друга, шуршали журналами, слушали новости по вечно орущему телевизору, разворачивая к экрану глуховатые уши. По воскресеньям – это было традицией – Адам Иванович доставал из шкафа кипу фотоальбомов, клал стопкой на журнальный столик и предлагал Моне выбрать любой на его усмотрение. Моня водил носом по корешкам, оставляя мокрые следы на пыльном картоне, и, косясь глазом на хозяина, останавливался на каком-нибудь из томов. Адам Иванович вытягивал его, размещал у себя на коленях и начинал листать страницы, проложенные пергаментом.

Моня внимательно наблюдал, потом внезапно поднимал рыжие с проседью бровки и укладывал длинную морду на страничный разворот.

Сухими пальцами Адам Иванович чесал его макушку и говорил одну и ту же фразу:

– Значит, вот о ком ты решил сегодня поговорить.

И рассказывал псу долгую историю одного снимка, людей, застывших на нем, и судеб, этих людей связавших. Пес слушал, прикрыв глаза, похрапывая, постанывая от старческого ревматизма, и в момент кульминации, которую хозяин театрально подчеркивал голосом и биением сердца, подвывал, подбуркивал, выражая свое полное согласие с мнением хозяина.

Неизвестно, чем руководствовался Моня при выборе альбома и фотографии, – то ли длиной истории, то ли эмоциями Адама Ивановича, но самыми любимыми у седого эрдельтерьера были два изображения: вырезанный из журнала портрет фрейлины при дворе Александры Федоровны («Жены Николая I», – пояснял Моне хозяин) и черно-белый глянцевый снимок девушки с теннисной ракеткой в руке. Первая была прапрабабкой Адама Ивановича, вторая – его бессменной бесконечной любовью.

– Это Дина, – в который раз начинал один и тот же рассказ старик.

Моня и сам прекрасно знал, что это – Дина. Знал, что она еще жива, но ни разу не позвонила за последние пятьдесят лет. Хотя куда она позвонит? Хозяин сменил несколько квартир, прежде чем окончательно поселиться в районе ВДНХ. Знал, что любил ее Адам с юности и что жили они в одном доме в провинциальном городе.