– Как вас зовут? – зачем-то спросил Греков.

– Ия. Ия Львовна, – ответила она.

– Сил вам, Ия Львовна, – пробормотал Сергей Петрович и рванул дальше.

– Не упади, милый, – крикнула она вслед, – ступеньки кое-где еще мокрые!

На первом этаже Греков на секунду поднял глаза и увидел, как женщина смотрит на него сверху, облокотившись локтями на перила. Над ней в воздухе висела в точь такая же фигура.

«Допился», – ужаснулся Сергей Петрович, выскочил во двор и тут же забыл о странном эпизоде.

К чему эта встреча всплыла в голове, Греков до конца не понимал. Наверное, к тому, что Мира права и пора лечиться от зависимости.

Он дал согласие на уральский санаторий и мысленно готовился к унылым вечерам в компании завязавших алкоголиков.

Вернувшись после клиники домой, Сергей Петрович без удовольствия собрал чемодан и в поиске нужных документов напал на обувную коробку со старыми вырезками и какими-то дневниками прабабушек, которые давно пытался расшифровать, но не доходили руки.

«Возьму с собой», – подумал он.

Еще мама учила его в плохом настроении пытаться сделать полезное дело – постирать, погладить, разобрать полки.

«Глядишь, – говорила она, – настроение вернется, а дело сделано! Вот где радость-то!»

Греков высыпал содержимое коробки в плотный целлофановый пакет, обхватил канцелярской резинкой крест-накрест и положил в чемодан поверх черных носков.

«Носки, – застонал писатель. – Забыл у Марго носки. Вот позор! Хоть бы на них не было дырки…»

Что бы Сергей Петрович ни делал, память отшвыривала его в тот постыдный мартовский денек, за который, казалось, никогда не удастся оправдаться.

* * *

Наутро после вынужденной планки и драки с бывшим пациентом Вадим Казаченко опаздывал на работу и, не дождавшись в час пик лифта, побежал вниз по лестнице. Где-то в середине пути между этажами он застал испуганного Тимошу, который поддерживал за подмышки женщину в сером халате.

Хирург тут же узнал в ней уборщицу Ию Львовну. Она часто мыла полы на его площадке и тепло улыбалась при встрече. В общедомовом чате однажды жильцы сбрасывались ей на новый пуховик, поскольку старый кто-то упер с подоконника, пока она оттирала подъезд.

Вадим трепетно относился к любым уборщицам, вспоминая маму, всю жизнь за три копейки намывающую чужие помещения. А потому сам купил добротное пуховое пальто и попросил консьержку анонимно вручить Ие Львовне.

– Что с ней? – Хирург бросился на помощь, усаживая женщину на низкий подоконник.

– Опять потеряла сознание, – всхлипывал фрик. – Говорил же ей: бросай работу, я прокормлю. Но она упертая!

Белая, как саван, Ия Львовна постепенно начала розоветь и приходить в себя, освобождаясь от рук мужчин.

– Все хорошо, Тимочка, уже все нормально. – Она поправила застиранной рукой жидкую прядь волос со лба и улыбнулась. – Я в порядке.

– Вы знакомы? – изумился Вадим, оттягивая нижний край глаза женщины и проверяя цвет слизистой.

– Это моя мама, – выдохнул фрик. – У нее онкология, а она все равно моет полы.