– Тимочка меня кормит с ложки, – улыбнулась Ия Львовна, – экспериментирует блюда разных кухонь. Сегодня сварил фасолевый, с фрикадельками.

– Почему кормит с ложки? – Хирург надел на руку уборщицы манжету тонометра и начал нагнетать воздух в груше.

– Да если ее не кормить, она вообще ничего есть не будет! – возмутился фрик. – Я уж ей на все лады готовлю, чтобы аппетит пробудить. Вчера харчо сделал и суп с клецками, сегодня – с фасолью. Стоят в холодильнике, прокисают.

– Давление крайне низкое, восемьдесят пять на шестьдесят, – констатировал Вадим.

– У меня как-то в животе нехорошо, – призналась Ия Львовна, показывая пальцем на левый бок.

– Что сказала скорая? – уточнил хирург, прощупывая худой дряблый живот.

– А я им побоялась говорить, – шепнула мать. – Они бы увезли меня, а Тимочка опять бы с ума сошел. Он ведь каждый раз, как я в больнице, новую цацку на себя вешает. Самые болезненные места протыкает. Говорит: «Так я твою боль разделяю». Ну не дурак? И ведь колют его где?

– Где? – эхом повторил Вадим.

– В какой-то забегаловке у нас в подвале. Там не стерилизуют, похоже, ничего. У него эти раны месяцами заживают, гноятся. Так мучается, бедняга… И все из-за меня.

– Вовсе не из-за вас, – возразил хирург. – Это мода такая, субкульутра. Они так себе самооценку поднимают. За счет собственной инакости. «Я – не как все, значит, я выше».

Вадим сам удивился тому, как воспроизвел Маргошину фразу про самооценку, которую она вставляла по поводу и без.

Ия Львовна махнула рукой.

– Какая у него будет самооценка, если все друзья-знакомые гуляют, беспечно проводят время, а он всю сознательную жизнь ухаживает за больной матерью?

– Все у меня хорошо, мам, не говори ерунды, – услышал ее слова Тимоша. – И хватить меня обсуждать. Вот увидите, скоро я стану шеф-поваром, а потом открою свой ресторан. Куплю тебе шубу и поедем на Мальдивы.

– В шубе на Мальдивы? – улыбнулся хирург, вспоминая, как мечтал купить маме мутоновое пальто с песцовым воротником, как у директора магазина.

– Ну конечно, – фыркнул фрик, – туда же зимой ездят! В шубе до аэропорта!

В Тимошиной браваде сквозило такое горе, что у Вадима побежали мурашки по спине. Парень явно выстроил армированную стену, только бы не допустить мысли о неминуемой потере. Физическая боль была необходимым условием выживания, поскольку оттягивала на себя боль душевную.

Хирург снова поймал себя на мысли, что смотрит на фрика Маргошиными глазами и меряет его поступки простой психологической линейкой, где есть лишь сантиметры и миллиметры. Без градусов, без косинусов, без логарифмов.

– Вот что, Ия Львовна, – Вадик погладил ее по руке, – мне не нравится ваш живот. Напряженный, болезненный, с уплотнениями. Нужно вызвать скорую и рассказать врачам все как есть. Тимоша выдержит. Он сильнее, чем вы думаете.

– Я все поняла, Вадим Семеныч, – прошептала уборщица. – Вы это… Потом… После всего… Присмотрите за ним. Все-таки он такой еще глупенький.