— В последние дни произошли важные события, — объявил генерал, — которые существенно продвинули переговоры о мире. Тем более, что я был в отъезде и прибыл только вчера.

— Благодарю вас, господин посол, — лукаво промолвил Ордин-Нащекин. — Вы открыли мне важную новость: оказывается мой товарищ в послах князь Прозоровский слеп, а я о сем и не догадывался.

Бенгт Горн недоуменно глянул на гостя, а к генералу кинулся чиновник, приданный для советов из риксканцелярии, и приник к его красному уху.

— Не далее, как неделю назад, — невозмутимо промолвил Ордин-Нащекин, — князь Прозоровский поведал мне о том, что встретился с твоей милостью близ Нарвы и передал мне пожелание крепкого здоровья.

— Я был на съезде послов в Оливе и прибыл только вчера, — стараясь быть спокойным, произнёс Бенгт Горн. — Князь Прозоровский, наверно, крепко приложился к чарке, и ему я привиделся.

— Бог с ним, с Прозоровским, — усмехнулся Афанасий Лаврентиевич. — Сейчас важно, что мы сидим друг против друга и можем говорить честно и откровенно. Швеция, благодаря Богу, обрела короля, и больше нет препятствий к заключению мира. Во всяком случае, я их не вижу.

Ордин-Нащекин протянул руку, и Котошихин вложил в неё бумажный свиток, в котором были перечислены требования русской стороны. Бенгт Горн окинул тусклым взглядом русского посла, пожевал губами и сухо вымолвил:

— Моё правительство согласно на переговоры о мире, но с одним непременным условием: Валиесарские соглашения должны быть похерены. За основу должен быть взят Столбовский мирный договор 1617 года.

Подобный поворот беседы не стал для Афанасия Лаврентиевича неожиданностью: было бы глупостью надеться, что, заключив мир с Польшей, шведы удовольствуются условиями Валиесарского перемирия.

— Это, видимо, нужно понимать так, господин посол, что Балтийское побережье станет для России вновь недоступным? — сказал Ордин-Нащекин, устремив на Бенгт Горна немигающий взгляд.

— Именно так, господин посол! — заявил шведский генерал. — Об этом говорят инструкции, полученные мной из Стокгольма.

— Это неслыханно! — Ордин-Нащекин поднялся со стула. — Предлагаю сделать в заседании перерыв.

— Не возражаю! — с готовностью согласился Бенгт Горн, полагая, что он с лихвой отомстил Ордин-Нащекину за ту выходку, которую позволил себе московит в момент их встречи. Тогда генерал ступил на землю раньше, но теперь он его положит на обе лопатки, когда вручит ему для ознакомления перечень статей Оливского договора, чтобы московит слишком не возносился в своих надеждах. Он кивнул чиновнику риксканцелярии, и тот с поклоном вручил русскому послу дипломатический документ. Афанасий Лаврентиевич небрежно его принял, сунул в руки Гришке Котошихину и вышел из шатра.

Нельзя сказать, что он чувствовал себя спокойно: отмена Валиесарского соглашения стала, в первую очередь, ударом по Ордин-Нащекину, который считал его своим детищем. 1 декабря 1658 года, когда под всполохи пушечной пальбы, радостные крики и золотой звон чарок послами были утверждены статьи перемирного договора, пробил звёздный час для захудалого дворянина, в одночасье ставшего известным всей России и обретшего себе надёжного сомысленника и друга в царе Алексее Михайловиче, который в думном дворянине и Лифляндском воеводе открыл истинно христианскую душу, и в письмах доверял ему полностью, потому что ответные послания дышали неподдельной искренностью, боголюбием и ревностной заботой о благе для православного Отечества.

«Беда никогда не приходит одна, — вздохнул, взглядывая на тёмные лохматые тучи набежавшие с моря, Афанасий Лаврентиевич.