Ильдирим узнала, что первоначально Тойер хотел поехать сам, но Хафнер его напугал: мол, для такой долгой поездки надо быть опытным водилой. Далее предполагалось, что поедет Штерн, но «его старуха устроила такой вопеж», что он уступил это дело Лейдигу. Тот уже при поисках острова на карте проявил «абсолютную тупость, и вообще он не от мира сего», так что в итоге остался только он, Хафнер.
Вообще‑то тогда он был под мухой, но остальные не успели еще завершить свои «мещанские увещания», как он уже «умотал».
– Теперь, конечно, все о'кей, – заверил он со смехом, – сейчас половина второго, и, таким образом, я – согласно Интернету и счетчику промилле – «трезв как стеклышко». Вот когда мы вернемся домой и все обсудим, тогда уж я позволю себе сегодня кое‑что, ах, супер, в Данию и обратно – нон‑стоп!
Ильдирим сидела с Бабеттой на заднем сиденье, девочка заснула, наклонившись вперед, остатки детского жирка пухлились между подбородком и острыми грудками.
– Детка моя, – прошептала прокурор и потеребила толстоватую ушную мочку девочки.
Внезапно тяжесть упала с ее сердца. Кошмар был далеко позади, во всяком случае, в тот момент. Разве можно бояться, когда тебя везет домой такой лихой парень, как Хафнер?
– В Дании полагается ездить с зажженными фарами, – заметила она вполголоса, чтобы не разбудить Бабетту.
– Вот пускай сами и ездят, – захохотал Хафнер. – Правая передняя фара у меня того… Классно, что моя колымага вообще пока бегает, я ведь не так часто ею пользуюсь.
Ильдирим кивнула, что‑то в этом роде она и подозревала.
Почти не сбрасывая скорость, Хафнер пересек границу. Таможенник бешено жестикулировал. Несмотря на дождь, Хафнер опустил стекло и проорал, чтобы коллега выслал ему штрафную квитанцию.
– По реке в бутылке, викинг хренов, селедка тупая!.. Как они с нами обращаются, – пояснил он Ильдирим уже спокойным тоном. – В девяносто втором, после финала чемпионата Европы, который они дуриком выиграли, эти хамы… ведь не та у них квалификация… Я им еще это припомню…
За воскресенье им постепенно пришлось списать Туффенцамера со счета. У швейцарца была начальная стадия рассеянного склероза, болезнь пока еще не бросалась в глаза, «поэтому я иногда курю травку, доказано что…», но поднимать тяжести, сбросить девушку со стены – этого он не мог.
Тойер уже не знал, сколько раз повторил этот вопрос:
– Почему вы нам раньше об этом не сказали?
– Я ведь не знал, что это важно, черт подери!
– Вы все придурки! – вскричал переутомленный сыщик. – Вы и ваш Коллектив пациентов!
– Конечно, – согласился Туффенцамер почти озадаченно. – Поэтому мы все там и оказались. Ведь мы неврастеники. Нельзя же неврастеников упрекать в том, что у них неврастения!
– Катитесь отсюда, – распорядился усталый гаупткомиссар. – И забирайте с собой ваши пилюли.
Даже невозмутимый Зенф удивленно поднял брови.
Они резво мчались по автобану. Ильдирим решила на время забыть, что существует неприятная штука под названием аквапланирование.
Впрочем, между Фленсбургом и Килем Хафнер немного посерьезнел.
– Если бы тот чувак вас убил, не знаю, что стало бы с Тойером, просто не могу себе представить, – мрачно рассуждал он, но, когда после развилки магистраль направилась к Гамбургу, местной столице, в нем опять зашевелилась ярость.
– Провинция! Фигня Баршеля!.. Нигде больше, – пояснил он, – не велась такая открытая война против немецкой социал‑демократии. |