Впрочем, столицу Нижней Саксонии они миновали на удивление гладко, без ядовитых комментариев, и вскоре выяснилось, почему. Бывший регбист не мог не уважить единственного серьезного соперника многих гейдельбергских клубов в Бундеслиге. При этом он называл этот вид спорта в полном соответствии с языковыми нормами Курпфальца – «рэ‑эгби».

Геттинген? – «Это пол‑Гейдельберга и потому сносное местечко».

Кассель? – «Дырка от бублика, более ничего».

Гиссен? – «Не название, а смех».

Вернулся Штерн.

– Попали в яблочко. Пастор Отто Денцлингер опекает семейство добровольно. Они его боготворят, и когда Адмир признался в своих поджогах, его отец сразу обратился к пастору. Дальше еще интересней. Пастор не сказал парню – явись с повинной в полицию, а замял это дело… Мол, больше так не делай. А если все‑таки поймают, велел во всем признаться сразу, тогда много не дадут… Зуберович рассказал об этом довольно точно – хотя, по‑моему, он не помнит даже свою прежнюю профессию. Неужели у него мозги совсем отказывают?

– Значит, одного мы вычислили, – буркнул Тойер, но было ли это так? В порядке исключения? На фоне беспробудного мрака?

Франкфурт, «бетонные хари, сплошные бонзы…» Хафнер устал. Возможно, он не заснул за рулем лишь потому, что все время думал о куреве и, естественно, о выпивке тоже. Гейдельберг.

Полицейский тотчас расслабился. С улыбкой посмотрел на часы:

– Супер! Всего лишь двадцать минут двенадцатого, и я все это время не курил. Шесть евро сэкономил. Чокнуться можно!

Тут Ильдирим поняла, что вся группа ждала их в ее квартире.

– Устроили тут, понимаешь, штаб, – устало улыбнулась она. – А ведь прежде это была моя тихая квартира. Ослиное племя.

– Ясное дело, – засмеялся Хафнер. – Сочувствую. У вас найдется там выпить?

Наконец‑то дома. Хафнер обнял ее, потом и Бабетту.

– Что вам показалось опасней, минувшая ночь или дорога? – поинтересовался Лейдиг и пригубил сок из стаканчика.

– Не зли меня, сейчас это чревато… – Хафнер уже плюхнулся на кухонный табурет и курил сигареты одну за другой; его повторяющиеся судорожные жесты напомнили прокурору заготовку для рисованного мультика. – В кладовке, в кладовке, сказала мне она! Вот и шнапс, родной мой! – пропел он через пару минут. – Жизнь продолжается.

– Есть хотите? – ласково спросил Тойер.

– Еще как! – подтвердила Бабетта.

Неопытный глава семейства ничего не купил из еды, но хотя бы держал в памяти номер «пицца‑сервиса». Ради такого случая он проявил щедрость: заказал большую пиццу и к ней шесть бутылок «кьянти». Перед поздней трапезой и во время нее они беседовали о балтийских островах, о мягкой, несравненной погоде на берегах дорогого их сердцу Неккара, о всевозможных начинках итальянской пиццы… Ведь Бабетте не все полагалось слышать и знать, без формализма тут никуда не деться.

После нескольких кусочков девочка что‑то пробормотала, повернувшись к Ильдирим. Та сказала: «Да, ладно, можешь не мыться, ты права…» – и девочка скрылась за дверью.

Тойер ввел прокурора в курс событий. Периодически он видел молнии и боролся с легкой эрекцией – несмотря на всю усталость. Когда закрывал глаза, перед ними плясали трапециевидные пингвины. Тем не менее он сумел изложить все более или менее внятно.