– Провинция! Фигня Баршеля!.. Нигде больше, – пояснил он, – не велась такая открытая война против немецкой социал‑демократии. Нет, нам такие тупые селедки не нужны!

– Сам по себе Гамбург ничего, – пробурчал он потом, когда они, поневоле сбавив скорость, ползли в сторону Эльбского туннеля. – Интернациональный город, но жить – жить тут невозможно. Абсолютно никакой культуры.

– Почему же? Ведь тут театр, музеи, знаменитые издательства…

– Издательства? Тут? Ха! – Хафнер помотал головой. Чего эта турецкая баба только не придумает!

Потом они застряли в пробке перед туннелем. Ильдирим припомнились беседы с ее однокашниками из Северной Германии. Этот туннель был для местных автомобилистов препятствием почище иного горного массива.

– Вот вам и транспортная политика, а? – захохотал Хафнер. – Лажа сплошная. Кажется, я сказал что‑то позитивное про Гамбург? Сказал?

– Совсем скупо.

– Нет, наоборот, слишком щедро. Незаслуженно!

Тут она впервые обратила внимание на одно обстоятельство:

– Скажите‑ка, Хафнер, вы ведь совсем не курите.

– Ребенок ведь в машине…

– Мне не мешает… – сонно пробормотала Бабетта.

– Спи‑спи.

Наконец они выбрались из ловушки. Пробка возникла из‑за фрейбургского «дома на колесах» – у него кончился бензин уже почти на выезде из туннеля. Шофер, добродушный баденец в стеганом анораке, украшенном строкой из баденской песни, в тренировочных штанах, толстых носках и сандалиях весело размахивал лиловой канистрой. Поскольку алеман блокировал левый ряд, Хафнер дал волю своей злости:

– Осел безродный, сам не знает, немец он или лягушатник, паленое бургундское продает, макака шварцвальдская!

Они снова набирали скорость.

– Ненавижу этот юг! Диалект идиотский, словно им только что рожу начистили.

– Господин Хафнер, – кротко поинтересовалась Ильдирим. – Собственно говоря, что вам нравится? Север вы не терпите, юг тоже.

– Гейдельберг, – ответил Хафнер. – И Вейнгейм, хотя там в общем‑то хуже. Нет такой реки, как у нас. Впрочем, Турция мне тоже нравится.

– Неужели?

– Нет, честно, я как‑то был в Анталии, классно.

Ильдирим кивнула:

– Конечно, небось, «все включено», еда и напитки без ограничений…

– Не из‑за этого, – запротестовал Хафнер. – Культура, понимаешь, уникальная!

Они встретились днем на Берггеймерштрассе. Тойера не покидало ощущение, что он должен чуточку разнообразить жизнь своей группы. К тому же неизвестно, когда приедут трое путешественников.

– В данный момент Хафнер не может ничего пить, – заметил Лейдиг. – Значит, сейчас он наверняка даст прикурить любому гонщику, даже Шумахеру. Горе‑шофер…

– Шофер, – повторил Тойер со странным волнением. Потом надолго замолчал.

«Тюрма не так плох. Мыть скор помош, знать от паста. Паста обещать».

– Штерн, может, ты… Вчера Хафнеру вместо «пастора» послышалось «паста». Лейдиг… Помните?

– Нет, – с отчаяньем ответил Лейдиг. – А что тут такого?

– Кто знает? – пробормотал он. – Мне… Зуберович мне плел про какую‑то пасту… Во всяком случае, я услышал тогда слово «паста»… Штерн, сходи еще разок к нему и проверь, ладно?

– Что проверить? О чем речь?… Ах да, не пастора ли он имел в виду…

Ярость, волнами исходившая от их водителя, помогала забыть ужас и тревоги минувшей ночи, пускай даже такое терапевтическое действие было обусловлено прежде всего временным отлучением Хафнера от никотина.