— С кем поведешься, — сказал Игорь, — с тем и наберешься…

— Пойду-ка я к ним, пожалуй, — сказал Кир.

— Киллером?

— Угу. Тачки у них хорошие.

— Тачки нормальные. Да только ты стреляешь хуево.

— Я?!

Внезапно фигуры в кожаных куртках снова показались из-за угла, теперь они двигались очень комично, будто пытались бежать в мешках или в кандалах: руки их работали взад-вперед, размашисто, как при беге, а ноги едва переступали. За ними плавно, точно во сне, катился «линкольн» — матово-черный и длинный, как акула…

Быть может, зря я сочинил, зря я сочинил, зря я сочинил этот гангста-рэп.

— Понятно, зря, — сказал Никич. — Лучше б гимн Советского Союза сочинил, мудило.

Игорь посмотрел на свои часы — хорошие, «командирские». Кир, зевая, спросил его:

— Что — ходят?

— Не, у нас там часы не ходят. Так… привычка… Ну, куда теперь?

— Без понятия, — сказал Кир. — Я вот думаю — может, прямо щас пойти к ним попроситься? Вы б меня пристрелили быстренько, а?

— Не дури, — сказал Никич тоном строгого папаши.

— На хуя ты там им нужен, — сказал Игорь. — К ним каждый день новое пополнение прибывает. И все здоровые, о двух ногах.

— А некоторые, самые крутые, — заметил Никич, — даже о трех.

— Шмальнуть бы сейчас в башку себе, — сказал Кир.

Ему с каждой минутой становилось все хуевей и хуевей: то ли из-за Славки, то ли из-за письма, то ли из-за Тани — не разберешь. Психолог тот предупреждал: депрессия типа будет, трудности адаптации. Да не было у него никакой депрессии. Просто хуево. Шмальнуть бы — хоть в себя, хоть в чеха, что с Татьяной препирался, хоть в… а не все ли равно?

— Не дури, — сказал Никич. — Тебе знаешь к кому надо? К Пересвету.

— К Пересвету! — хмыкнул Игорь. — Да он контуженный, в натуре.

Кир не знал, о ком они толкуют, да ему и неинтересно было.

— Не контуженный, — сказал Никич и назидательно поднял палец вверх, — а заговоренный. Кому он на броню сядет — так те все целые, даже если бэха на фугас нарвется. А кому печать на лоб шлепнет — снайпера мажут…

— А ты его видел? — спросил Игорь.

— Печати видел.

— Хуйня собачья, — отрезал Игорь.

— Что еще за Пересвет? — спросил наконец Кир.

— Да монах один, офицер из десантуры. Говорят, он после Афгана в монастырь ушел, а как тут началось — в Чечню подался. Еще говорят, чехи его один раз поймали, предлагали в муллы пойти. А он их на хуй послал.

— Иди ты, — сказал Игорь. — Не бывает таких монахов.

— Ну, может, не монах. Просто мужик. Может, и не в Чечне, а еще на какой-нибудь войне. Может, и печатей никаких не было.

— Ты ж их видел.

— Мало ли что я раньше видел, — сказал Никич.

— Ну так и не пизди, — сказал Игорь.

Никич на это ничего не ответил. Он посмотрел на Игоря с каким-то непонятным выражением, как будто хотел ему сказать что-то такое, чего Киру слышать не следовало. Киру стало холодно, он обхватил себя руками. Попрыгать бы для сугреву… на чем прыгать-то? Ему показалось, что он почти не чувствует боли в ноге. Он попытался сделать такое движение, какое делают люди, когда прыгают.