|
- Узнал я. Напарника видишь в полете машины. Он мне раскрылся. Скотной закончил очередной куплет песни, и все притихли, ожидая, пока он снова запоет. Но Скотной не стал петь. Он повторил известную на боевых аэродромах поговорку, сравнивавшую жизнь летчика-истребителя с короткой детской рубашонкой. Заговорили о немцах. - Его тоже сразу определяешь, какой сильный, настойчивый, какой ловит простачков, клюет сзаду, караулит отстающего. - У них, в общем, пары не так крепки. - Ну, не скажи. - Фриц в раненого зубами вцепится, а от активного уйдет. - Один на один, пусть у него и две железки, я его собью! - Ты не обижайся, но я бы за сбитого "юнкерса" не стал бы звание присваивать. - Таран - вот русская натура. - А чего мне обижаться, ты у меня звания не отнимешь. - Да, насчет тарана у меня мысль давно есть... Я его еще ударю винтярой! - Таран на догоне - вот таран! Загнать его в землю: с дымом, с газом! - Интересно, командир полка корову и кур возьмет с собой на "дуглас"? - Их уже порешили всех: солят! Кто-то протяжно и задумчиво проговорил: - Я бы в хороший клуб зайти сейчас с девушкой постеснялся, отвык совсем. - Зато Соломатин не стесняется. - Или завидуешь, Леня? - Завидую факту, а не объекту. - Ясно. Верен до гроба. Потом все стали вспоминать бой под Ржевом, последний перед выходом в резерв, когда семь истребителей столкнулись с большой группой "юнкерсов", шедших на бомбежку в сопровождении "мессеров". И казалось, каждый говорил о себе, но это казалось - говорили об общем. - На фоне леса их не видно было, а поднялись - сразу заметно. Идут в три яруса! Я сразу признал "Ю-восемьдесят семь": ноги торчат, нос желтый. Тут уж сел поудобней: ну, будет дело! - А я сперва подумал: это разрывы зенитных. - Солнце, конечно, способствовало этому делу! Я прямо с солнца на него свалился. Я левым ведомым шел. Тут сразу меня метров на тридцать подкинуло... Подкачал - ничего, самолет слушается! Пошел на "юнкерса" всем оружием, подзакоптил его, а тут "мессер", длинный, как щука желтоносая, дал вираж, но опоздал. Вижу, - по мне огоньки, идет синяя трасса. - А я вижу, моя трасса в его черных плоскостях кончается. - Увлекаешься! - Я еще в детстве пускал змеев, отец драл меня! А на заводе был, семь километров в аэроклуб ходил после работы, язык на плечо, а ни одного занятия не пропустил. - Нет, ты сюда послушай. Он меня - поджег: масляный бак, трубки бензиновые. Внутри загорелся. Пару! А тут еще ударил мне в козырек, разбил очки, стекла летят из козырька, слезы текут. Ну я что, - рванул под него, сорвал очки! Соломатин меня прикрыл. И знаешь - горю, а страха нет, - времени не хватает! Сел все же, сам не обгорел, сапоги сгорели, самолет сгорел. |
