|
Он видел страшные побоища между "суками" - работающими и "ворами" - ортодоксами, отказывающимися от работы. Он говорил: "Зря не сажают", считал, что посажена по ошибке маленькая кучка людей, в том числе и он, остальные репрессированы за дело, - меч правосудия покарал врагов революции. Он видел угодливость, вероломство, покорность, жестокость... Он называл эти черты родимыми пятнами капитализма и считал, что их несли на себе бывшие люди, белые офицеры, кулачье, буржуазные националисты. Его вера была непоколебима, его преданность партии - беспредельна... Неумолимов, собираясь уходить со склада, неожиданно сказал: - Да, забыл, ведь тебя тут один спрашивал. - Это где же? - Со вчерашнего эшелона. Их на работу распределяли. Один тебя спросил. Я говорю: "Случайно знаю, я с ним случайно четвертый год рядом на нарах сплю". Он мне назвался, но фамилия вылетела из головы. - А он какой по виду? - спросил Абарчук. - Да знаешь, плюгавенький, шрам на виске. - Ох! - вскрикнул Абарчук. - Неужели Магар? - Во-во. - Да это же мой старший товарищ, учитель мой, он меня в партию ввел! О чем он спрашивал? Что говорил? - Обычное спрашивал, - какой у тебя срок? Я сказал: просил пять, получил десять. Теперь, говорю, кашлять стал, освободится досрочно. Абарчук, не слушая Неумолимова, повторял: - Магар, Магар... Он работал одно время в ВЧК... Это был особый человек, знаешь, особый. Все товарищу отдаст, шинель зимой с себя снимет, последний кусок хлеба товарищу отдаст. А умен, образованный. И чистых пролетарских кровей, сын керченского рыбака. Он оглянулся и наклонился к Неумолимову. - Помнишь, мы говорили, коммунисты в лагере должны создать организацию, помогать партии, а Абрашка Рубин спросил: "Кого же в секретари?" Вот его. - А я за тебя голосну, - сказал Неумолимов, - я его не знаю. Где найдешь его, - десять машин с людьми пошли на лагпункты, наверное, и он поехал. - Ничего, найдем, ах, Магар, Магар. Значит, спрашивал обо мне? Неумолимов сказал: - Чуть не забыл, зачем к тебе шел. Дай мне бумаги чистой. Вот память стала. - Письмо? - Нет, заявление Семе Буденному. На фронт буду проситься. - Не пустят. - Меня Сема помнит. - Политических в армию не берут. Вот дадут наши шахты больше угля, и за это бойцы спасибо скажут, там и твоя доля будет. - Я в войска хочу. - Тут Буденный не поможет. Я Сталину писал. - Не поможет? Шутишь, - Буденный! Иль тебе бумаги жалко? Я бы не стал просить, но мне в КВЧ бумаги не дают. Я свою норму использовал. - Ладно, дам листик, - сказал Абарчук. У него имелось немного бумаги, за которую он не должен был отчитываться. А в КВЧ бумагу давали счетом, и надо было потом показывать, на что Использована она. Вечером в бараке шла обычная жизнь. |
