.." - и стал взбивать сено.
Парикмахер внимательно следил, не мешает ли его игра командирам,
готовый в любую минуту прервать ее.
Но почему Ян Кубелик, вспомнившийся Крымову в эти минуты, седой, в
черном фраке, отступил, склонившись перед штабным парикмахером? Почему
тонкий, дребезжащий голос скрипки, поющий незамысловатую, как мелкий
ручеек, песенку, казалось, выражал в эти минуты сильней, чем Бах и Моцарт,
всю просторную глубину человеческой души?
Снова, в тысячный раз Крымов ощутил боль одиночества. Женя ушла от
него...
Снова с горечью он подумал, что уход Жени выразил всю механику его
жизни: он остался, но его не стало. И она ушла.
Снова он подумал, что надо сказать самому себе много страшного,
беспощадно жестокого... полно робеть, прикрываться перчаткою...
Музыка, казалось, вызвала в нем понимание времени.
Время - прозрачная среда, в которой возникают, движутся, бесследно
исчезают люди... Во времени возникают и исчезают массивы городов. Время
приносит их и уносит.
Но в нем возникло совсем особое, другое понимание времени. То
понимание, которое говорит: "Мое время... не наше время".
Время втекает в человека и в царство-государство, гнездится в них, и
вот время уходит, исчезает, а человек, царство остаются... царство
осталось, а его время ушло... человек есть, а время его исчезло. Где оно?
Вот человек, он дышит, он мыслит, он плачет, а то единственное, особое,
только с ним связанное время ушло, уплыло, утекло. И он остается.
Самое трудное - быть пасынком времени. Нет тяжелее участи пасынка,
живущего не в свое время. Пасынков времени распознают сразу - в отделах
кадров, в райкомах партии, в армейских политотделах, редакциях, на
улице... Время любит лишь тех, кого оно породило, - своих детей, своих
героев, своих тружеников. Никогда, никогда не полюбит оно детей ушедшего
времени, и женщины не любят героев ушедшего времени, и мачехи не любят
чужих детей.
Вот таково время, - все уходит, а оно остается. Все остается, одно
время уходит. Как легко, бесшумно уходит время. Вчера еще ты был так
уверен, весел, силен: сын времени. А сегодня пришло другое время, но ты
еще не понял этого.
Время, растерзанное в бою, возникло из фанерной скрипки парикмахера
Рубинчика. Скрипка сообщала одним, что время их пришло, другим, что время
их уходит.
"Ушло, ушло", - подумал Крымов.
Он смотрел на спокойное, добродушное, большое лицо комиссара Вавилова.
Вавилов прихлебывал из кружки чай, старательно, медленно жевал хлеб с
колбаской, его непроницаемые глаза были повернуты к светлевшему в устье
трубы пятну света.
Родимцев, зябко поднявши прикрытые шинелью плечи, со спокойным и ясным
лицом, внимательно, в упор смотрел на музыканта. |