|
-- Когда вы уезжаете? -- спросила Лилиан Клерфэ. -- Завтра после обеда. Хочу до наступления темноты проехать перевал. -- Он посмотрел на нее. -- Поедете со мной? -- Да, -- ответила она. Клерфэ засмеялся; он ей не поверил. -- Хорошо, -- сказал он. -- Только не берите много вещей. -- Мне много не нужно. Куда мы поедем? -- Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на ЛагоМаджоре. Весна идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету. -- А потом куда? -- В Париж. -- Хорошо, -- серьезно сказала Лилиан. -- Боже мой, -- прошептал Хольман. -- Пришел Далай-Лама! Вот он, стоит в дверях. Все четверо поглядели на профессора, бледного, с лысиной во всю голову, в сером костюме. Он обозревал веселую суматоху, царившую в горной хижине. Потом повернулся и направился к столику, стоявшему слева, неподалеку от двери. -- Может, нам лучше исчезнуть? -- с беспокойством спросил Хольман. -- Он вас не узнает, -- сказала Лилиан. -- Из-за усов. -- А вас? И Долорес? -- Мы можем сесть так, что он будет видеть Лилиан и Долорес только со спины, -- сказал Шарль Ней. -- Тогда он и их не узнает. -- Все равно узнает. У него не глаза, а рентгеновский аппарат. Но попробовать можно. Сядьте на мое место, Лилиан. Лилиан покачала головой. -- А вы, Долорес? Помедлив секунду, Долорес встала и села так, чтобы Далай-Лама не смог ее увидеть. Лилиан смотрела на врача, и он смотрел на нее. -- Смешно! -- сказала она. -- Но здесь поневоле становишься смешным. -- Люди всегда смешны, -- возразил Клерфэ. -- И если осознать это, жизнь кажется намного легче. -- В котором часу вы уезжаете завтра? -- вдруг спросила Лилиан. Он посмотрел на нее и сразу все понял. -- Когда хотите, -- ответил он. -- Хорошо. Тогда заезжайте за мной в пять часов. Когда Волков вошел, Лилиан укладывала чемоданы. -- Собираешься, душка? -- спросил он. -- Зачем? Ведь через два-три дня ты их опять распакуешь. Она уже несколько раз укладывалась при нем. Каждый год -- весной и осенью -- ее, словно перелетную птицу, обуревало желание улететь. И тогда на несколько дней, а то и недель, в ее комнате появлялись чемоданы; они стояли до тех пор, пока Лилиан не теряла мужества и не отказывалась от своего намерения. -- Я уезжаю, Борис, -- сказала она. -- На этот раз действительно уезжаю. Он стоял, прислонившись к двери, и улыбался. -- Знаю, душка. -- Борис! -- крикнула она. -- Оставь это! Ничего ужо не поможет! Я в самом деле уезжаю! -- Да, душка. Лилиан почувствовала, как его мягкость и неверие, словно паутина, опутывают ее и парализуют. |
