|
Лилиан почувствовала, как его мягкость и неверие, словно паутина, опутывают ее и парализуют. -- Я уезжаю с Клерфэ, -- сказала она. -- Сегодня! Она увидела, что выражение его глаз изменилось. -- Я уезжаю одна, -- сказала она. -- Но еду с ним потому, что иначе у меня не хватит мужества. Одна я не в силах бороться против всего этого. -- Против меня, -- сказал Волков. Он отошел от двери и встал возле чемоданов. Он увидел ее платья, свитеры, туфли -- и вдруг его пронизала острая боль, такая, какую ощущает человек, который вернулся с похорон близкого друга и уже взял себя в руки, но вдруг увидел что-то из вещей покойного -- его туфли, блузу или шляпу. Теперь Волков понял, что Лилиан действительно хочет уехать. -- Душка, -- сказал он, чувствуя, как у него перехватило дыхание, -- ты не должна уезжать. -- Должна, Борис. Я хотела тебе написать. Вот смотри, -- она показала на маленькую латунную корзинку для бумаги у стола. -- У меня ничего не вышло. Я не смогла. Напрасные старания -- это невозможно объяснить. Потом я хотела уехать, не попрощавшись, и написать тебе оттуда, но и этого я бы не смогла. Не мучь меня, Борис... Не мучь меня, -- думал он. -- Они всегда так говорят, эти женщины -- олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи которого корчатся в муках на земле, -- сострадание, беззвучно вопящее: лава богу, в меня не попали, в меня не попали... -- Ты уходишь с Клерфэ? -- Я уезжаю с Клерфэ отсюда, -- сказала Лилиан с тоской. -- Он довезет меня до Парижа. В Париже мы расстанемся. Там живет мой дядя. У него мои деньги, та небольшая сумма, которая у меня есть. Я останусь в Париже. Она знала, что это не совсем правда, но сейчас ей казалось, что она говорит правду. -- Пойми меня, Борис, -- просила она. -- Зачем нужно, чтобы тебя поняли? Ведь ты уходишь -- разве этого недостаточно? Лилиан опустила голову. -- Да, этого достаточно. Бей еще. Бей еще, -- подумал он. -- Когда ты вздрагиваешь от боли, потому что тебе пронзили сердце, они стенают ей еще, как будто ты и есть убийца. -- Я тебя не бью. -- Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой? -- Я хочу, чтобы ты осталась здесь. Вот в чем разница. тоже лгу, -- думал он. -- Я хочу, чтобы она была со мной, ведь, кроме нее, у меня нет ничего, она -- последнее, что у меня осталось, я не хочу ее терять, о боже, я не должен ее потерять! -- Я не хочу, чтобы ты швырялась своей жизнью, словно это деньги, потерявшие всякую цену. -- Все это слова, Борис, -- возразила она. -- Если арестанту предложат на выбор -- прожить год на свободе, а потом умереть, или гнить в тюрьме, как, по-твоему, он должен поступить? -- Ты не в тюрьме, душка! И у тебя ужасно неправильное представление о том, что ты называешь жизнью, -- сказал Волков. |
