- Я живу в другом месте. - сказал я.

- Дело твое, - ответила она и затолкнула остаток торта в рот, - ровно в полдень и ровно в восемь вечера мы едим торт.

Я вышел из ризницы. В часовне у купели сидел какой-то старик. Я уселся против него.

- Я слепой, - сказал тот.

- Как это случилось?

- Увидел молнию, - рассказал он, - другие тоже ее видели. Все они умерли. - Он оттолкнул тарелку. - Ненавижу торт. Одна старуха в состоянии есть его с удовольствием.

- Вы Штауффер? - обратился я к нему.

- Нет, Хадорн, Меня зовут Хадорн. Штауффер умер. А тебя зовут Рюэгер?

- Меня зовут Рюкхард.

- Жаль, - посетовал Хадорн, - у меня кое-что есть для Рюэгера.

- Что же?

- Кое-что от Штауффера.

- Но он же умер.

- У него это тоже от одного умершего.

- От какого еще умершего?

- От Цауга.

- Не знаю такого.

- А он это получил от другого, который тоже умер.

- От Бюрки? - предположил я.

Он задумался.

- Нет, - вспомнил он, - от Бургера.

Я не сдавался:

- Может, все-таки от Бюрки?

Он опять задумался.

- У меня плохая память на имена, - сказал он наконец.

- А меня все-таки зовут Рюэгер, - решился я.

- Значит, у тебя тоже плохая память на имена, - упрекнул он меня, - ведь сначала ты сказал, что ты не Рюэгер. Однако мне все равно, кто ты.

И он мне протянул что-то. Это оказался ключ Бюрки.

- Кто теперь Администрация?

- Эдингер, - ответил слепой.

- А кто такой Эдингер?

- Не знаю.

Я поднялся, сунув ключ в карман пальто.

- Ну, я пошел, - сообщил я.

- А я остаюсь, - проговорил он, - все равно скоро умру.

Мецгергассе представляла собой кучу щебня, звонница обрушилась.

Когда я добрался до здания правительства, уже наступила ночь, но такая ясная, как будто светила полная луна. У обеих статуй, стоящих перед главным входом, отсутствовали голову. Купол был разбит, по лестнице можно было идти только с большой осторожностью, но зал Большой палаты чудом уцелел, даже чудовищная огромная фреска оказалась невредимой, однако скамьи для депутатов исчезли. А в зале поставили старые, потертые диваны, на которых сидели женщины в несколько потрепанных пеньюарах, некоторые - с голой грудью. Все это скупо освещалось керосиновой лампой. Ложи для зрителей прикрывал занавес. Трибуна для ораторов была на месте. В кресле председателя парламента сидела женщина с круглым энергичным лицом в форме офицера Армии спасения. Пахло луком.

Я в нерешительности остановился у входа в зал.

- Иди сюда, - приказала командирша, - выбирай какую хочешь.

- У меня нет денег, - сказал я.

Женщина удивленно уставилась на меня.

- Сын мой, откуда ты свалился?

- С фронта.

Она удивилась:

- Долго же тебе пришлось добираться сюда. У тебя есть ластик?

- Зачем он?

- Для девочки, конечно. Мы берем то, что нам нужно, конечно, лучше бы точилку для карандашей.

- У меня есть только револьвер, - сказал я.